Читать книгу "Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» - Эдуард Тополь"

– Снайперы ликвидировали боевиков, стоявших у окон, а оперативные группы спецназа вошли в здание со всех сторон. Только половина террористов заснули в зале, остальные, и сам Бараев, находились в коридорах и начали отстреливаться из автоматов «АКС-74У», которыми они были вооружены. Кроме того, у них был большой запас ручных гранат, которые они буквально скатывали по лестницам под ноги штурмующим. На войне, как на войне – четверо спецназовцев получили ранения.

– Заложники вели себя по-разному. Среди них были и те, без чьей помощи нам было бы очень трудно. Один из них отслужил в пограничных войсках и, как мы позже узнали, давно мечтал познакомиться с нами, с «Альфой». Так вот, он не сдал свою телефонную трубку и все время информировал штаб о том, что происходило в зале. Рассказывал о террористах, о взрывных устройствах, о схеме их расстановки в зале. Узнай об этом бандиты, его тут же бы расстреляли. Могу сказать, что информация, которую он передал, легла в основу нашей деятельности во время штурма. Но сам он погиб. Я специально употребляю этот термин – мы считаем, что он не умер, а погиб в борьбе с террористами.

– Нашим ребятам помогло еще и то, что террористы не догадались переодеться, все они ходили в камуфляже. Они не думали, что «Альфа» пойдет в атаку, были уверены в нашей слабости. А мужики доказали миру, что Россия не сдохла.

– Бараев и еще двое были в подсобной комнате на втором этаже. Туда бросили дымовую гранату. Он из дыма выходит, и его – пах-пах! Зашли в комнату, там кто-то еще шевелится, его тоже – пах-пах. Начальник доложил в штаб: я такой-то, Бараев уничтожен…

– Когда я вбежал в зал, первое ощущение – шок. Думаю, вот это мы наколбасили! Впечатление, что тела все бездыханные лежат – ни движения, ни крика. Такое ощущение, что все мертвые. А тут еще кровь на полу – чавкающая, прилипающая…

– У нашей группы была задача сделать штурмовой коридор и выбить все стекла, чтобы каждым «чехом» стояли с автоматом на изготовку, на случай если шевельнется – может, он притворился, может, он еще жив и дернет взрыватель. А когда стали выводить и выносить из зала людей, нужно было следить, чтобы никто не задел трупы ногой – мало ли что на них надето…

В зале

Галина Делятицкая (продолжение):

Но до конца я все-таки не отключилась, просто чувствую, что обездвижена, силы кончились. И в этот момент зал начали заполнять наши ребята – «альфовцы» и «Вымпел». Все такие грохочущие, во всем черном, и бахилы у них – бу-бух! бу-бух! Они моментально заполнили зал, кричат, и все – с матом. А я не привыкла к такому тексту, мне опять страшно стало – ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть, просто какой-то внутренний стоп-кадр. А потом до меня дошло: это их специфика и способ распознавать друг друга. Они же не могут вяло действовать, они должны быть активны, и этим матом и криком они поддерживают свой боевой дух.

Но, нужно сказать, они очень профессионально действовали. Я это наблюдала, как в кино. Заполняя зал, орали: «Всем лечь! Не двигаться!» – и с матом, с матом пошли по спинкам кресел, чтобы сверху им видно было всех, кто в форме чеченцев. Первым делом стали отстреливать этих чеченцев и девчонок-камикадзе. Один другому кричит: «Вот она!» И бабахали…

Только когда всех обезвредили, стали и нами заниматься – выводить из зала тех, кто сам начинал двигаться, ползти. И каждого на выходе осматривали, проверяли, просеивали, чтобы за всей этой шумихой не просочился кто-то из боевиков. Меня вывели под руки…

Татьяна Колпакова, 18 лет:

Я так и не заснула и видела весь штурм своими глазами. Хотя, если честно, когда пошел газ, подумала, что это все, конец, сейчас взорвут. Когда выстрелы прекратились, начали выносить раненых. К нам тоже подбежали: «Можете сами идти или помочь?» Я была как зомби – ничего не соображала. Но вышла своими ногами…

Аня Колецкова:

И потом, я помню, меня как будто подхватили. Я не помню, как я шла по ступенькам. Наверное, не шла, ведь там всюду были разбитые стекла, а я была без обуви, но ноги у меня остались не порезаны. Значит, меня несли. Но помню, как стояла на ногах около какой-то машины, «рафика», и меня трясло от холода. На меня набросили какую-то шубу, я села в «рафик», и такое ощущение – будто не знаю сколько спиртного выпила. Просто не вижу ничего, даже себя. Помню только стекло в окне этого «рафика», два человека рядом со мной и водитель. А окончательно я очнулась, когда меня положили на кровать в 13-й больнице.

Марат Абдрахимов (продолжение):

Меня вывели из ДК – вокруг все разбито, стекла, стреляные гильзы, снег с дождем, «альфовцы» с белыми повязками на локтях выносят заложников, а они все синюшного цвета. Врачей еще нет, людей кладут прямо на холодный пол. У меня страшно кружится голова, ноги ватные, я говорю: «Я не могу быстро идти». Меня увели в штаб, и только там я понял, что меня все-таки принимают за террориста – гаркнули, пустили по матушке, поставили лицом к стенке: «Руки вверх!» И я услышал всю правду о себе, «черножопом». Тут подошли два наших актера и звукооператор, сказали, что я актер «Норд-Оста». Но на них – ноль внимания. Подошел господин Авдюков, прокурор Москвы. Я сказал: «Я актер, сидел в зале заложником, помню имена и лица террористов. Если нужно, могу их опознать. Видел, куда они положили бомбу…» Он говорит: «Вы знаете, где лежит бомба?» – «Да». – «Сейчас подойдут саперы, и вас обратно отведут в зал».

Меня привели обратно, опять увидел этот ужас. И опять обозвали грязными словами, схватили за воротник и затащили в зал. Я сказал: вот она, бомба, но с этой бомбой уже работали саперы, они говорят: где еще? А больше я не видел, видел только эту в центре зала. Меня снова отвели в штаб, посадили на стул. И тут меня начало рвать вовсю…

Наталья Н.:

Во сне я почувствовала, что с меня кого-то свалили. Наверное, Гошу. Вытащили из-под него и говорят: «Живая». Я услышала эту фразу и помню, что меня потащили, держа за талию. С нескольких ступенек балкона я сошла сама, а потом меня стали передавать с рук на руки, один мужчина другому. Помню их синюю форму МЧС… Они меня подвели сначала к одному автобусу, а потом говорят: «Нет-нет, давай в следующий». Может быть, первый автобус был забит, не знаю. Я говорю: «Куда вы меня?» Потом забралась в автобус, почувствовала, что сижу. Кажется, я сидела на переднем сиденье, держась двумя руками за поручни. Мне было жутко холодно. На полу в автобусе лежал какой-то человек. Я ехала и все время боялась упасть на этого человека. Очнулась уже в палате. Не знаю, принесли меня или довели до этой кровати. Затем стали заставлять воду пить. И – рвота, рвота, рвота. Я пыталась у них узнать, что же, в конце концов произошло с нами? Стреляли, не стреляли? Был штурм, не было? И подумала: «А вдруг, когда стреляли, Гоша не спрятался за спинку кресла, ведь я-то легла ему на колени, как же он мог спрятаться? Господи, вдруг его убили?» Сорвала с себя свою белую кофту и стала смотреть, думая: если его ранили или убили, то на кофте должна быть кровь. Увидела огромное коричневое пятно, но никак не могла врубиться – что это за пятно? А потом все-таки догадалась: через эту кофту я дышала газом. Это коричневое пятно и есть газ.