Читать книгу "Кремлевская жена - Эдуард Тополь"

Москва, Московское радио. — В первой половине сентября в СССР состоялось более 50 митингов и демонстраций, в которых приняли участие 323 000 человек. Из них санкционированы властями только 24 митинга. Несанкционированные митинги и демонстрации состоялись в Москве, Ленинграде, Баку, Ереване, Ташкенте, Ростове-на-Дону, Свердловске, Вологде, в Латвийской, Литовской и Эстонской республиках, а также в украинском поселке им. Ленина Крымской области. За эти же две первые недели сентября в СССР совершено 33 особо тяжких преступления и 53 разбойных нападения, четырежды милиция вынуждена была применить огнестрельное оружие…

Сеул, Южная Корея. — За два дня до открытия Игр XXIV Олимпиады Организационный Комитет выпустил заявление о том, что двери Олимпийских игр открыты для всех. Из 167 стран — членов Международного олимпийского комитета (МОК) только 7 решили бойкотировать Игры. Это Северная Корея, Куба, Эфиопия, Никарагуа, Албания, Мадагаскар и Сейшельские острова.

День восьмой Пятница, 16 сентября 1988 года

33

7.40

Девочка-кукла с голубым бантом, стоя над кошкой, смотрела на меня и спрашивала: «Милиционер, а кошку можно потрогать?..» Два голеньких с крохотными краниками брата-палестинца — Василь и Русланчик — с хохотом купались в корыте во дворе их полтавского дома и звучно хлопали по мыльной воде руками, а Лидия, их мать, кричала прокуренным счастливым голосом: «Воду! Воду залыште, арабы чертовы!..» Белобрысый бутуз с глазами Гегеля ползал по полу… И девочка с личиком Саши Чижевского прыгала через скакалку и считала немыслимое: «Восемь-два, восемь-три, восемь-четыре…» Почему-то ее туфельки громыхали так гулко, что я проснулась.

Оказалось, это кто-то быстро пробежал по палубе яхты, потом — с грохотом — по ступенькам лестницы в машинное отделение. Какие-то крики, команды, голос Зины: «Газ! Газ!» — снова топот ног над головой, и — почти без промедления — за стенкой каюты взревел двигатель. Мы вскочили со своих коек: я — с верхней, а Стефания Грилл — с нижней. И прильнули к иллюминатору. Он был над самой водой — крошечный круглый иллюминатор в тесной, как пенал, каюте моториста, которая была теперь нашей со Стефанией тюремной камерой. Но я была здесь только третьи сутки, а она — уже неделю. Молодая, веснушчатая, хотя и недурная собой, она за эту неделю превратилась здесь в грязное пугало, потому что Зина запретила выводить ее даже в сортир — боялась, что Стефания может загипнотизировать охрану. Поэтому охранники просовывали в дверь горшок, а потом, после всех дел, они этот горшок стремительно забирали.

— She speaks English very well[5], — сказала про Зину Стефания.

Хотя, как я уже говорила, у меня в дипломе стоит по английскому «отлично», но эту американку я понимала только на двадцать процентов, не больше. Да и то, если она вспоминала, что со мной нужно говорить медленно. Потому что иначе у нее была такая каша во рту, что я никак не могла отделить слово от слова…

— I am an idiot!..[6]— причитала Стефания, размазывая слезы по грязному лицу. — I am such idiot! То trust Russians!..[7]

Это означало, что мне она тем не менее доверяет, а именно ради этого Зина и бросила меня в эту каюту: втереться в доверие этой американки и выпытать у нее прогнозы на будущее — что случится в России после переворота. Да, да, мне пришлось стать «наседкой» — после того как вы расколетесь, или, как говорят у нас, «начнете сотрудничать со следствием», с вами уже не церемонятся, это закон…

Но вот что я поняла из рассказов Стефании. После похищения из «Пекина» (действительно через окно — как я предполагала!) эту Стефанию в кузове продовольственного фургона привезли сюда, на горячевскую дачу, и первые дни содержали вполне прилично — в верхней каюте «люкс», с хорошей едой и даже с душем. (Наглость заговорщиков меня и потрясла, и восхитила: когда Лариса была в Москве, на Ленинских горах, эту гадалку спрятали от нее на ее же собственной даче в Барвихе!) Допрашивала ее не Зина (Зина, видимо, следила на Ленинских горах за каждым шагом Ларисы). «A men in his early fifties with short grey hair. He wears leather kneehigh boots…»[8]Я решила, что это Окулов. Он требовал от Стефании одного: сказать, что делают Курков и Власов для спасения Горячева. Но то ли от страха, то ли еще от чего, только все способности ясновидения у Стефании тут же испарились. Даже чистейшая марихуана, которую ей дали на второй день, не помогла. А когда Горячевы улетели в Красноярск, появилась Зина, она тоже сначала обхаживала Стефанию «по-хорошему», но, ничего не добившись, бросила ее в эту каюту возле машинного отсека. Однако, пробыв с этой Стефанией трое суток бок о бок, я ничего больше узнать не смогла — никаких прогнозов на будущее. Ее воля была парализована страхом, а душа — отчаянием:

— I am such idiot!..

Теперь мы стояли с ней возле намертво задраенного маленького иллюминатора, в который и ребенок не просунет голову, и с тревогой смотрели, как медленно удаляются от нас берег и горячевская дача, освещенная утренним солнцем. Куда нас везут? Что происходит? Неужели уже произошел правительственный переворот?

И вдруг я увидела: там, на высоком берегу, возле горячевской дачи остановилась синяя милицейская «Волга», из нее выскочила маленькая мужская фигурка и спешно побежала к даче. За ним появились из машины двое мужчин, они извлекли с заднего сиденья какую-то старушку, одетую в теплую плюшевую кацавейку, и под руки повели ее к даче. И когда этот маленький оглянулся на них и нетерпеливо махнул рукой, я вдруг узнала его.

— Гольдин! — заорала я и забила кулаками по толстому стеклу иллюминатора. — Гольдин!!!

Но он, конечно, меня не слышал. В ожидании своих помощников он остановился у самой двери дачи, сунул руку в карман кителя, вытащил пачку сигарет, выбил одну, нетерпеливо схватил ее губами и чиркнул зажигалкой.

И в тот же миг раздался оглушительный взрыв, и столб пламени буквально разорвал дачу изнутри, как декорацию в кино. Балки, куски бетонных плит, мебели, тело Гольдина, похожее на тряпичную куклу, детская карусель — все взлетело под кроны высоких сосен и рухнуло вниз, в белое косматое пламя. А синюю милицейскую «Волгу» смело ударной волной и швырнуло в сторону…

— Гольдин… — Я заскребла ногтями по толстому стеклу иллюминатора и разревелась. — Гольдин…

Тут яхта свернула по излуке Москвы-реки, и высокий зеленый мыс заслонил пожар на горячевской даче.

— Who is Goldin?[9]— спросила Стефания.