Читать книгу "Трагедия Игрек - Эллери Квин"

— Вижу, вы поняли указание на чисто детскую интерпретацию. Спросите любого тринадцатилетнего ребенка, что означает «тупой инструмент». Тысяча шансов против одного, что он этого не знает. Йорк Хэттер написал эту фразу автоматически, понимая то, что понимает любой взрослый, — речь идет о тяжелом тупом орудии. Но для Джеки это ровным счетом ничего не означает. Ему приходится искать какую-то вещь, именуемую «тупым инструментом», чтобы ударить им по голове ненавистную бабушку. Как работает детский ум? Для ребенка «инструмент» означает только одно — музыкальный инструмент. Слова «тупой» он, возможно, никогда не слышал в подобном аспекте, а если слышал, то не понял его смысла. Или Джеки мог найти его в словаре и узнать, что это означает «не острый». Должно быть, он сразу подумал о мандолине — единственном «инструменте» в доме, как сказала Барбара, принадлежащем Йорку Хэттеру — преступнику в плане романа! Для ребенка этого было достаточно, но взрослый мог интерпретировать «тупой инструмент» таким образом, только будучи идиотом.

— Поразительно! — воскликнул Бруно.

— Я знал, что Джеки нашел рукопись в лаборатории и следовал ей шаг за шагом, совершая реальные преступления. Но в плане говорится, что убийцей намечено сделать самого Йорка Хэттера — разумеется, имелся в виду персонаж романа, в котором Йорк изображал себя. Предположим, план нашел бы взрослый и решил бы воплотить его в действительность. Он прочитал, что в романе преступником должен быть Йорк. Но Йорк мертв. Отказался бы взрослый от той части плана, которая указывает на Йорка? Естественно. А что сделал наш убийца? Использовал, согласно плану, «Перуанский бальзам», указывающий на Йорка. В плане бальзам был ловким штрихом — «ключом» в виде запаха, благодаря которому убийца был бы разоблачен в конце романа. Однако в реальности, когда Хэттер был мертв, использование запаха ванили является чистым ребячеством… Снова мы видим незрелый ум, слепо следующий письменным инструкциям.

Четвертая несообразность — или это уже пятая? В плане Хэттера «ключ» с запахом ванили, указывающий на него, подлинный. Но «ключ» в виде туфель Конрада — фальшивый: убийца намеренно оставляет улику против Конрада, наводя полицию на ложный след.

Однако в реальности ситуация меняется — кто-то использует план как модель настоящего преступления. В этом случае запах ванили также становится ложным «ключом»! Потому что Йорк Хэттер мертв и уже не может фигурировать в сюжете. Зачем же использовать два ложных «ключа», указывающих на двух разных людей, как сделал убийца? Любой взрослый на месте Джеки выбрал бы в качестве ложного следа туфли Конрада и отказался бы от запаха ванили, указывающего на мертвеца. Если бы он выбрал туфли, то не чувствовал бы необходимости надевать их, как поступил Джеки. Было достаточно плеснуть яд на один из носков туфель, а потом оставить пару в стенном шкафу Конрада. Но Джеки, неспособный к зрелой трактовке инструкций, надевает туфли, хотя в плане об этом вообще ничего не говорится… Все указывает на то, что убийца терял чувство меры, сталкиваясь с ситуацией, требующей обычного зрелого ума. Снова признак ребенка.

И наконец, история с пожаром. Она меня озадачивала, пока я не прочитал план, как и многие другие факты, потому что я пытался найти для них причины, а они отсутствовали — все совершалось вслепую… В плане указывалась цель пожара — сделать очевидным, что Йорка Хэттера преследует кто-то посторонний и, следовательно, он не виновен. Но после смерти Хэттера инцидент с пожаром в его лаборатории становился бессмысленным, и любой взрослый отказался бы от него полностью или приспособил к своим целям — устроил бы пожар в своей комнате или каким-нибудь иным способом сосредоточил его вокруг себя. Скорее всего, взрослый отказался бы от него, так как даже в плане Йорка это выглядело избитым приемом, типичным для детективных историй.

Что мы получаем в итоге? План вымышленного преступления осуществлялся в действительности с тупым следованием каждой детали — каждым действием, которое требовало оригинального или избирательного мышления, преступник указывал на свою незрелость. Это подтверждало мою уверенность, что убийца — Джеки, и должно убедить вас, как убедило меня, что Джеки не понимал изощренности плана, которому следовал так преданно, и лишь слепо выполнял конкретные предписания, причины которых были ему недоступны. Он прочитал, что Йорк должен быть преступником, знал, что Йорк мертв, и решил сам быть Йорком или преступником. Поэтому там, где план предписывал Йорку, или Игреку, что-то сделать, Джеки ставил себя на место Йорка и делал это сам — вплоть до действий, которые по плану приводили к разоблачению преступника!

— Эта чертова первая попытка отравления… — Тамм прочистил горло. — Не могу понять…

— Терпение, инспектор. Я как раз к этому подхожу. Во время попытки мы не могли знать, должна она была осуществиться по замыслу преступника или нет. Когда же после убийства мы решили, что вторая попытка отравления была ложной, напрашивался вывод, что таковой была и первая. Еще не зная о плане Йорка, но чувствуя, что преступник — Джеки, я сказал себе: Джеки вроде бы случайно не дал осуществиться отравлению в случае с эгногом. Возможно ли, что он глотнул отравленный эгног не случайно, а намеренно? Если так, то почему? Ну, если обе попытки были ложными, каким образом убийца планировал помешать Луизе даже глотнуть эгног и в то же время сделать очевидным факт, что напиток отравлен? Если бы он как бы случайно пролил эгног, факт отравления не стал бы очевидным — смерть щенка могли приписать другим причинам. Поэтому требовались героические меры. То, что Джеки глотнул эгног, являлось доказательством prima facie,[60]что он следовал каким-то инструкциям — ребенок не мог сам придумать такое.

Когда я прочел план, все стало ясным. Игрек в своем романе намеревался отравить эгног, потом выпить какую-то его часть и продемонстрировать подлинные симптомы отравления — это преследовало тройную цель: не повредить Луизе, сделать очевидным, что кто-то пытается ее отравить, и, наконец, представить себя невиновным, ибо какой отравитель попадется в собственную ловушку? Для романа план был хорош, но в реальной жизни Хэттера едва ли привлекла бы мысль выпить яд даже в качестве уловки.

Лейн вздохнул:

— Джеки читает в плане, что Игреку предписано отравить эгног и глотнуть его самому. Он знает, что должен повторить все поступки Игрека, и делает это, насколько ему позволяют смелость и обстоятельства. То, что Джеки выпил эгног во время первой попытки отравления и что он был отравителем и убийцей во втором случае, подтверждало предположение, что он следовал фантастическому и невероятному плану, смысла которого толком не понимал.

— А как насчет мотива? — спросил Тамм. — До меня по-прежнему не доходит, почему мальчишка мог захотеть прикончить свою бабушку.

— Имея дело с такой семейкой, Тамм, — сказал Бруно, — это достаточно легко понять. Не так ли, мистер Лейн?

— Да, — печально улыбнулся актер. — Вы уже знаете ответ, инспектор. Вам известно, что стало причиной пороков этой семьи. Хотя Джеки было всего тринадцать, в его жилах текла дурная кровь отца и бабушки. Вероятно, он был потенциальным убийцей от рождения, обладая, подобно всем детям, склонностью к озорству и злым шуткам, но в чудовищной степени… Помните, как он почти фанатично преследовал своего младшего брата Билли, как с наслаждением топтал цветы и пытался утопить кошку. Его ненависть к бабушке вполне совместима с отсутствием внутрисемейных привязанностей и всеми mores[61]дома Хэттеров. Бабушка часто била Джеки — всего тремя неделями раньше преступления она выпорола его за то, что он украл фрукт из вазы Луизы; мальчик слышал, как его мать говорила старой леди, что желает ей смерти. Все это стало искрой, пробудившей пламя, когда он прочитал план, согласно которому бабушка Эмили — самый лютый домашний враг его самого и его матери — должна быть убита…