Читать книгу "Пятьдесят оттенков темноты - Барбара Вайн"

— Как с ушами императора Адриана, — говорю я.

Он не спрашивает, что я имею в виду.

— Полагаю, это был яд под названием орелланин. Он содержится в грибах семейства паутинниковых. Долгое время паутинник считался безопасным, и только в 1962 году свойства Cortinarius orellanus были исследованы поляком Гржималой. Яд поражает почки. У детей смерть наступает через несколько дней, а у взрослых — через несколько недель или даже месяцев. Почки отказывают.

— У миссис Хислоп была привычка регулярно употреблять в пищу странные грибы, — говорю я. — По вашим словам, вскрытие выявило поражение почек. Вера рассказывала мне, что, когда нашла старуху, та выглядела распухшей. Смерть могла наступить через несколько месяцев после того, как она съела этот, как вы его назвали, orellanus. — Я беру принесенный Стюартом справочник по грибам, читаю соответствующий раздел и сразу нахожу возможные контраргументы. — Да, но взгляните сюда: тут говорится, что в Великобритании orellanus встречается редко, практически отсутствует. Вера не ездила в Польшу собирать грибы. А другой вид, turmalis, тоже почти не встречается.

— Знаю, — отвечает Стюарт. — Я обратил внимание. А как насчет пурпурного паутинника, которого нет даже в этой книге? Вот, смотрите. — Он протягивает мне маленький, тонкий буклет, выпущенный Министерством сельского хозяйства и рыболовства примерно за десять лет до того, как Вера приступила к выполнению своего замысла. — Cortinarius purpurascens. Очевидно, широко распространен. Здесь написано, что он относится к съедобным грибам, но лишь в том смысле, что его можно есть без пагубных последствий.

Эту книгу, то есть другой ее экземпляр, я уже видела. Я знаю, что Вера убийца, знаю, что она пробовала применить яд, прежде чем взялась за нож, но все равно испытываю странное чувство, о котором говорят — «сердце упало». Тонкая брошюра (под названием «Бюллетень № 23. Съедобные и ядовитые грибы») в темно-зеленой обложке с изображением рыжих лисичек, которые можно увидеть на рынках во Франции. Год выпуска 1940, цена — полкроны. Рядом с акварельным рисунком пурпурного паутинника в нескольких строчках объясняется, что этот вид с трудом различают даже специалисты и что экспериментировать с ним не рекомендуется. Ни слова об орелланине, и я уже собираюсь сказать об этом Стюарту, но вспоминаю его слова, что ядовитые свойства гриба были открыты лишь через двадцать два года после выхода «Бюллетеня № 23».

— Он принадлежит к семейству паутинниковых, — говорит Стюарт, — и поэтому может содержать разрушающий почки орелланин.

Я смотрю на картинку и отчетливо вспоминаю, что видела пурпурные грибы в окрестностях Синдона. Я ведь всегда приезжала туда в конце лета, правда? Долгое время только в конце лета и начале осени. Мы с Энн вместе бродили по лесам. Это было около брода, где через реку перекинут деревянный мост и где однажды сплетничала с подругой Вера, когда из коляски украли Кэтлин Марч. Именно там я видела паутинник, гроздья которого пробивались сквозь перегной, — коричневато-оливковые (как описывается в книге) грибы, жмущиеся друг к другу, липкие и тусклые, продолговатые, с темно-фиолетовой выпуклостью на шляпке и волокнистой ножкой, мертвенно-бледной, с тошнотворным синеватым оттенком, переходящим в светло-коричневый и приобретающей фиолетовый цвет при нажатии, с лазурно-голубой мякотью.

В этот момент приходит Хелен, чему я ужасно рада! От неприятных воспоминаний детства у меня к горлу подступает тошнота. Хелен обнимает меня и пожимает руку Стюарту.

— Я захватила с собой валиум, мистер Стюарт, так что, если вы захотите поговорить, сами знаете о чем, предупредите заранее, чтобы я смогла принять таблетку.

Стюарт просит ее лишь описать Гудни-холл. Люди, которые теперь там живут, не разрешили осмотреть его. Это ведь ее не расстроит, правда? Хелен качает головой. На ней широкополая шляпа коричневато-лилового цвета, похожая на пурпурный паутинник, и я радуюсь, когда Хелен снимает ее, обнажая маленькую голову с белыми пушистыми волосами.

— Я не буду принимать валиум, но не могла бы ты, дорогая, подать наш херес чуть раньше?

В минуты раздражения я иногда думала, что вышла замуж для того, чтобы свекровью у меня была Хелен. Или это была не причина, а просто еще одно преимущество? Конечно, я — молодая, невежественная, неопытная — выскочила замуж из страха, что если не выйду за родственника, то чужие меня не возьмут. Посторонний никогда не женится на племяннице повешенной женщины.

Хелен лучше меня помнит события тридцатипятилетней давности. Мне салон Иден вспоминается в розовых и зеленых тонах, как и весь дом, но Хелен говорит о темно-красном и желтом. Она помнит, что обои с рисунками Артура Рэкхема заменили на однотонные, темно-синие, отчего комната казалась холодной даже летом или с зажженным камином. Она помнит, как звали няню Джейми: Джун Пул. Я удивлена, что сама забыла ее имя — ведь сиделку и тюремщика жены мистера Рочестера[71]звали Грейс Пул. Разумеется, ситуации сравнивать нельзя. Джейми не безумец, не женщина, и его не прятали, хотя какое-то время он провел на положении пленника, и кроме того, в этой драме не нашлось места для Джейн Эйр.

Джун Пул была деревенской девушкой из Гудни-Парва, и в няни для Джейми ее пригласили — возможно, не без оснований — потому, что она была старшей из семерых детей в семье. Иной жизни, кроме как присматривать за детьми, Джун не знала. Другое дело, нравилось ли ей это занятие. Любила ли она Джейми? Как бы то ни было, Хелен об этом не говорит. Я знаю, что для нее очень мучительно вспоминать Джейми в возрасте четырех или пяти лет. Пригубив свой херес, она рассказывает о знаменитом саде рододендронов в Гудни-холле, известном во всем графстве и открытом Иден для публики той весной, и в этот момент входит мой муж.

Мне нравится смотреть, как они с Хелен радуются друг другу, целуются и чувствуют себя абсолютно непринужденно, как будто это самая естественная вещь в мире. Тем не менее я так до конца и не привыкла к этому. Не думаю, что мужу нравится Стюарт, а идея написать книгу явно не вызывает у него восторга.

— Надеюсь, вы ни на секунду не забываете о законе об оскорблении личности, Стюарт, — говорит он, подмигивая мне за спиной этого пожилого юноши.

Событиями управляли болезни. Сначала заболела Вера, потом Джейми, и последней — Иден. Чем болел Джейми, я точно не знаю. Наверное, крупом, хотя для этого заболевания он уже был слишком взрослым — скорее бронхитом, плевритом или чем-то подобным. В любом случае именно по этой причине Джейми не вернулся домой, в Синдон. Сохранилось письмо Веры моему отцу, датированное 30 марта 1949 года.

…Иден любезно пригласила меня пожить пару недель у них в Гудни-холле. Завтра Тони пришлет за мной один из своих автомобилей…

Бедная Вера! Даже на грани паники она не забывала о снобизме — в данном случае чужом снобизме.

Джейми там уже почти три месяца, и ему еще рано возвращаться домой после сильнейшей простуды с осложнениями, которая у него была в середине января. Можешь представить, как сильно я по нему скучаю, но мне нужно примириться с тем, что лучше для него. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы его перевезти, забрать и т. д. в такие холода. Иден сама доброта, хотя, я знаю, ты согласишься, что другое ее поведение не может нас не удивлять. Она окружила Джейми заботой и ежедневно держала меня в курсе того, как он поправляется. Как чудесно будет жить с ним под одной крышей. Мы снова по-настоящему познакомимся! К тому времени, когда истекут две недели, Джейми уже достаточно окрепнет, чтобы вместе со мной вернуться в «Лорел Коттедж»…