Читать книгу "Иероглиф смерти - Антон Грановский"

– Почти, – улыбнулся Глеб. – Хотя пока речь шла только об обедах и ужинах. Знаешь, Любимова… я редко произношу эти слова, вернее – никогда не произношу, но… мне кажется, что я тебя люблю.

Маша слегка побледнела, отчего тонкое лицо ее приобрело какой-то растерянный и беззащитный вид.

– Я буду готовить тебе ужины, – сказала она тихо. И надела кольцо на безымянный палец своей правой руки.

– Уф-ф… – облегченно вздохнул Корсак. – А я боялся, что ты дашь мне от ворот поворот. Завтра вечером отпразднуем это дело в каком-нибудь ресторане. Как ты относишься к фрикасе из телятины по-старофранцузски и к цыплятам «Montmorency» в вишневом соусе?

– Нормально отношусь, – так же тихо сказала Маша. – Только я никогда их не ела. Слушай, а тебе правда сейчас нужно идти?

Глеб кивнул:

– Да. – Он глянул на часы, затем опустил руку и сказал виноватым голосом: – Извинись перед парнями. Скажи, что в следующий раз – обязательно. Хорошо?

Она кивнула:

– Хорошо.

И подставила губы. Глеб нежно ее поцеловал, повернулся и вышел из квартиры.

Валерий Николаевич Третий подождал, пока Глеб усядется за руль, и сказал:

– Вы долго.

– Ничего, успеем, – небрежно отозвался Корсак.

– Игра начинается через полчаса.

– Я сказал: успеем.

– Шеф спрашивал: вы подтверждаете, что ограничиваете ваше участие в игре тридцатью тысячами долларов?

– Подтверждаю. И после того, как отыграюсь, – завязываю.

– А если не получится?

Глеб покосился на Третьего и насмешливо уточнил:

– Что – завязать или выиграть?

– Выиграть.

– Получится. Уж ты мне поверь.

Он повернул ключ в замке зажигания и тронул машину с места.

Эпилог

Дождь лил весь день, то затихая, то усиливаясь. Но к вечеру он закончился. Город был свеж и чист. С ветвей деревьев, покрытых зеленой листвой, капала вода.

Виктор Багиров отвернулся от окна и взглянул на свою новую, только что законченную работу. На его широком рябом лице появилось выражение глубочайшего удовлетворения.

– Отличная работа, – сказал он.

Затем протянул руку к бутылке с коньяком, стоявшей на старенькой, измятой и пожелтевшей газете. На первой полосе было набрано огромным шрифтом:

ИСТОРИЯ ОДНОГО УБИЙЦЫ

Под статьей стояла подпись – Глеб Корсак. Багиров перечитывал статью так часто, что знал ее почти наизусть. Но все равно не выбрасывал газету, храня ее как некий талисман, который должен был помочь ему осуществить задуманное. И задуманное осуществилось. Работа была сделана.

Виктор взял бутылку, свинтил крышку и плеснул немного коньяка в широкий, заляпанный краской стакан. Затем отсалютовал стаканом только что законченному чучелу, стоявшему посреди мастерской, и сделал большой глоток. Коньяк горячей волной пробежал по пищеводу.

Багиров почувствовал, как сильно он устал за эти месяцы. Допросы, тюремная камера, суд, оправдательный приговор, четыре месяца, проведенные в клинике… Больше полугода было потрачено на поиски, еще месяц – на подготовку к работе, и затем еще три с половиной месяца – на саму работу. Он использовал только лучшие материалы, заказывая их в специальных мастерских по всему миру. Лак, эулан, закрепитель костей, шпаклевка, полимеры… Дороже всего обошлись искусственные глаза – Виктор заказывал их у лучшего итальянского мастера. Недешево обошлась и электроника. Но траты оказались не напрасными.

Виктор пристально посмотрел в глаза только законченному чучелу (хотя сам Багиров предпочитал слово «скульптура»). Черные, аккуратно зачесанные набок волосы; задумчивые голубые глаза; белые зубы, обнаженные в приветливой улыбке. Редко кому выпадает шанс выглядеть после смерти так же хорошо, как при жизни. Впрочем, иногда жизнь и смерть ничем не отличаются друг от друга.

Багиров протянул руку и нажал на чуть выступающую левую ключицу чучела. Раздалось легкое жужжание, и лицо ожило. Брови приподнялись, рот приоткрылся, пальцы правой руки сжались и разжались. Пусть это еще не жизнь, но уже и не смерть!

Виктор Багиров не удержался от удовлетворенной улыбки. Он взял бутылку и налил себе еще коньяка. Гулять так гулять. Работа ему определенно удалась. Да что там удалась, это была лучшая его работа! Жаль только, что ее никому нельзя показать. Никому и никогда.