Читать книгу "Приключения Джона Девиса - Александр Дюма"

Я опять не посмел идти обедать с Константином и Фортунатом; как скоро сердце у меня переставало биться, как у безумного, рассудок начинал делать мне горькие упреки. Я сошел во двор, велел оседлать Претли, по обыкновению дал ей волю, и она, как всегда, привезла меня в мой любимый грот.

Я подозвал пастуха, стадо которого бродило по противоположному склону горы, и купил у него молока и хлеба. Целый день я промечтал в этом гроте: мне нужно было уединение; если бы я увидел людей, я бы бросился к ним на шею, называя их братьями, и объявил бы им, что я счастливейший из смертных.

Я воротился домой, когда уже смеркалось. На дороге встретился мне Фортунат. Я сказал ему, что объездил весь остров и видел чудеса.

За несколько минут до девяти часов я вышел из комнаты; ровно в девять часов букет, как и вчера, перелетел через стену и упал к ногам моим. В этот раз цветы были уже не те: ясно, что Фатиница отвечала на мои письма, и что накануне скороспелки и белые гвоздики не случайно были соединены в букет. Теперь были тут акация, дымянка и сирень: такие милые, такие благовонные цветки не могли быть неблагоприятным ответом.

Я унес букет в свою комнату и там, как и вчерашний, он пролежал всю ночь на груди моей. Потом, как скоро рассвело, я пошел в Кеа; маленькая гречанка была уже на месте. Я показал ей букет: Фатиница говорила мне, что она чувствует любовь, но исполненную страха и беспокойства. Невозможно было яснее отвечать на письмо мое. Я восхищался этим немым языком, и народ, который изобрел его, казался мне самым просвещенным в мире.

Я воротился домой и написал:

«Благодарю, на коленях, тысячу раз благодарю тебя за чувство, которое у меня доходит до безумия; но чего ты боишься? О чем ты беспокоишься? Неужели ты думаешь, что я не так люблю тебя, как ты того стоишь? Неужели ты думаешь, что эта любовь может когда-нибудь измениться? Любовь моя — моя жизнь; она обращается во мне вместе с моей кровью, она примешивается ко всем моим мыслям, и мне кажется, что она будет жить еще и тогда, когда сердце мое перестанет биться, когда умственные мои способности погаснут; потому что любовь моя — моя душа, и я чувствую, что у меня есть душа только с тех пор, как я тебя впервые увидел.

«Перестань же бояться, полно беспокоиться, мой ангел, моя Фатиница; дай мне посмотреть на тебя только час, только минуту, только секунду; дай мне сказать тебе устами, глазами, всем существом моим: Фатиница, я люблю тебя, люблю более жизни, более души; а если ты и тогда еще будешь бояться, о, — тогда я отказываюсь от тебя, уезжаю из Кеоса, бегу в другую сторону, не для того, чтобы забыть, что я тебя видел, но чтобы умереть от того, что тебя не увижу».

Часа через два после того письмо мое было уже у Фатиницы, а вечером я получил ответ. Тут был хорошенький желтенький цветок, которого в полях очень много и который дети очень любят, потому что, связывая его ниткой, делают из него шарики; сверх того, ранункул и еще один цветок, которого я тоже не умею назвать.

Фатиница отвечала мне, что она также мучится нетерпением, но предчувствует страшную любовную скорбь.

Я старался уничтожить ее странное предчувствие, и это было мне не трудно: причины, которые я приводил ей, таились в глубине ее сердца: какое несчастье могло угрожать ей, не угрожая вместе с тем и мне? А в таком случае не лучше ли страдать за то, что мы виделись, нежели от того, что не видались? А увидеться нам было очень легко. Константин и Фортунат, ничего не подозревая, ни за ней, ни за мной не присматривали, поэтому мы могли сойтись ночью в саду, и нам нужна была только веревочная лестница, один конец которой она привязала бы к дереву, а я прицепил бы другой к углу какой-нибудь скалы; я написал ей, чтобы она в знак согласия бросила мне букет гелиотропа.

Горлица понесла этот мудрый план к Фатинице.

Уже несколько дней я показывал Константину и Фортунату, что на меня вдруг напала страсть к древностям и развалинам: поэтому они нисколько не удивились, что я тотчас после завтрака вышел из дому;.

Претли оседлали; я поехал через деревню, чтобы купить веревок, и потом уселся в своем гроте и принялся делать лестницу. Я был очень искусен в этом матросском ремесле, и потому лестница часа через два была уже готова; я обвертел ее вокруг себя под фустанеллою и воротился домой тогда уже, когда обед должен был кончиться.

Ни Константина, ни Фортуната не было дома; они уже месяца полтора жили в бездействии, и крылья у этих смелых морских птиц начинали снова вырастать. Они пошли посмотреть на свою фелуку. Что мне до них, лишь бы они мне не мешали.

Ночь наступила, я пошел ждать букета; но в этот вечер букета не было; я ничего не слыхал, хотя ночь была так тиха, что я мог бы расслышать легкие шаги Фатиницы, ее дыхание, незаметное, как у Сильфиды. Я просидел на обыкновенном месте до второго часу утра; все ждал, и тщетно. Я был в отчаянии.

Я пошел домой, обвиняя Фатиницу в том, что она меня не любит, думал, что она такая же кокетка, как наши женщины, и забавлялась моею любовью; а теперь, когда страсть моя достигла высшей степени, она пугается и отталкивает; но поздно, огонь сделался уже целым пожаром и может потухнуть только тогда, когда все испепелит. Я провел всю ночь за письмами: грозился, извинялся, уверял в любви, одним словом, безумствовал. Горлица, по обыкновению, прилетела за депешами; на шее у нее был венок из белых маргариток — символ горести. Я разорвал первое письмо и написал следующее:

«Да, я верю, ты тоже печальна, огорчена; сердце твое еще слишком молодо и чисто, чтобы ты могла наслаждаться страданиями других; но я, Фатиница, я не печален, не огорчен, — я в отчаянии.

«Фатиница, я люблю тебя, — не говорю так, как только человек может любить, потому что я не думаю, чтобы кто-нибудь мог любить так, как я люблю тебя; но я скажу тебе, что твой вид для моего сердца то же, что солнце для бедных цветков, которые ты мне прежде бросала и которые в тени вянут и засыхают. Вели мне умереть, Фатиница; о, Боже мой, это очень легко; но не осуждай меня на то, чтобы никогда более тебя не видеть.

«Я и сегодня буду у угла стены, где вчера про ждал до второго часа. Ради Бога, Фатиница, не заставляй меня страдать сегодня так, как я страдал вчера; сил моих на это не станет.

«О, теперь я увижу, любишь ли ты меня». Я снял с горлицы венок и подвязал ей под крыло свою записочку.

День тянулся ужасно, и я не хотел выходить со двора. Я сказался больным; Константин и Фортунат пришли навестить меня, и мне нетрудно было уверить их, что я точно нездоров, потому что у меня был сильный жар и голова моя горела.

Они пришли было за мною, чтобы ехать вместе на остров Андрос, где у них были дела; я тотчас догадался, что это дела политические. И точно: на Андросе должны были собраться человек двадцать членов общества Гетеристов, к которому, как я уже говорил, принадлежали и Константин, и Фортунат. Как скоро они ушли, я приподнял решетку и посыпал на окно хлеба; через четверть часа горлица прилетела, и я отправил следующее, второе письмо.

«Сегодня нечего бояться, моя Фатиница; напротив, я могу провести у ног твоих целую ночь; отец и брат твой едут на остров Андрос и воротятся завтра. О, моя Фатиница, положись на мою честь, как я полагаюсь на любовь твою».