Читать книгу "Грань времени - Райса Уолкер"

– У вас прекрасная церковь, сестра Эльба. – Я устанавливаю еще одну стабильную точку в углу, а затем перехожу на другую сторону.

– О, эта церковь не моя, дитя. Я просто имею честь преподавать здесь.

– А какой конфессии принадлежит ваша община? – спрашиваю я, отчасти потому, что мне интересно, но также и потому, что если я буду поддерживать с ней разговор, это даст мне шанс установить еще несколько стабильных точек.

– Вот это очень хороший вопрос. К сожалению, у меня нет ответа на него. Некоторые члены моей семьи принадлежали к церкви друзей. Ты, вероятно, знаешь их как квакеров. Но среди нас есть верующие всех религий. Я просто проповедую то, что чувствую сердцем, и иногда они соглашаются со мной, а иногда нет. Естественный порядок вещей, люди будут поклоняться по-своему. Если кто-то настолько не согласен, что не может быть счастлив здесь, он в конце концов устает ворчать и уходит. Как Марта. Она уже почти взрослая и скоро покинет нас. Здесь ее ничто не удержит, поэтому она отправится в город, и, бог даст, она найдет своего мужчину и перестанет строить глазки тем, кто уже занят, – сестра Эльба смеется и качает головой. – Но я все же надеюсь, что Марта в конце концов найдет дорогу обратно к нам, и когда она вернется, поймет, что здесь ее дом.

Она поворачивает голову к тому месту, где я была в последний раз, когда говорила, и щурится, затем оборачивается, пока снова не находит меня.

– Господь всемогущий, дитя мое, ты порхаешь, как бабочка. Что тебя так взволновало?

– Ничего, правда, – отвечаю я, устанавливая очередную точку, на этот раз для наблюдения за маленькой дверью на правой стене церкви. – Я просто немного гиперактивна. – Не уверена, что в 1911 году слово «гиперактивность» вообще употреблялось, но, думаю, что она меня поймет.

Ее рассеянный взгляд задерживается на мне еще на минуту. У меня возникает странное чувство, будто она видит меня насквозь.

– Но ведь это неправда, не так ли? Что-то тревожит тебя. Ты не беспокоишься о своем молодом человеке, который там с нашей Мартой?

– О, нет, мэм. Это… ничего страшного.

– Я хороший слушатель, если тебе нужно выговориться.

Я молчу, и она тихонько посмеивается.

– Похоже, ты еще не готова. Ну, тогда иди сюда, я покажу тебе изобретение Бена Франклина. Оно играет очень красивую музыку, если показать, кто здесь главный.

Она открывает деревянный сундук, который на газетной фотографии выглядел как прямоугольник, но на самом деле оказался суженным, причем одна сторона почти вдвое шире другой. Футляр больше метра в длину и, наверное, полметра в ширину и глубину. Внутри находится стеклянное творение, немного напоминающее по форме рожок мороженого, широкий на одном конце и сужающийся на другом. Присмотревшись внимательнее, я вижу, что на самом деле это десятки хрустальных чаш, вложенных друг в друга и нанизанных на веретено. Края чаши окрашены в семь различных цветов последовательно. В передней части коробки стоит плоское блюдо, наполненное водой.

Сестра Эльба с любовью проводит указательным пальцем по выступам инструмента.

– Франклин был из семьи квакеров. Предположительно, он изготовил это для моей прапрабабушки. Когда я перевозила его из Канады, одна из чаш сломалась. Перевозка стоила мне больше денег, чем я могла себе представить, и я всю дорогу беспокоилась, не сломается ли инструмент совсем. А в этой чаше есть трещина. Видишь? Прямо здесь? Поэтому мы, вероятно, скоро лишимся и ее. Жаль, но, я думаю, что это нормально. Наверное, все это часть естественного порядка вещей. Не хочешь сыграть?

– Конечно. – По правде говоря, сейчас я бы предпочла попрощаться, когда точки уже готовы, но так как именно под этим предлогом меня пригласили в часовню, я чувствую, что обязана.

– Пользовалась когда-нибудь швейной машинкой?

– Нет. – Я видела, как бабушка Келлер пользовалась своей, но, поскольку у нее электрическая модель, которая работает от розетки, я не упоминаю об этом.

– Что ж, вот эта педаль вращает армонику, как та, что на швейной машинке, двигает иглу. Нажимаешь на педаль, затем опускаешь пальцы в воду и прижимаешь их к краям стекла, когда оно вращается.

– Значит, разные цвета – это разные ноты?

– Верно. Основные цвета производят аккорд До мажор. Давай, попробуй.

Я нажимаю на педаль правой ногой и смачиваю пальцы, затем прижимаю их к красным, желтым и синим полосам в середине. Инструмент визжит, а ноты сильно колеблются.

Она улыбается.

– Держи пальцы ровно. Старайся одинаково давить на каждую.

Когда я нажимаю чуть сильнее, ноты сливаются воедино. Я бы не назвала это музыкой, но ушам уже не так больно. Я пробую еще несколько нот и понимаю, почему Марта недовольна. С пианино все гораздо проще.

После одной особенно визгливой ноты я смеюсь и отступаю в сторону.

– Мне пришлось бы немало потрудиться, прежде чем я смогла бы сыграть что-нибудь столь же красивое, как то, что вы играли ранее.

– На это и правда требуется время. Именно поэтому даже спустя три месяца мне все еще приходится тянуть сюда Марту за руку.

– Но… Марта сказала, что она учится играть на армонике, чтобы когда-нибудь она смогла заменить вас. И теперь…

В моем голосе звучит вопрос, и сестра Эльба улыбается.

– Зачем ее обучать, если она уезжает? Ну, я могу проводить с ней время на уроках. Я разговариваю с ней, пытаюсь заставить ее поговорить со мной и дать ей понять, что она здесь нужна, даже если она никогда не останется. Я думаю, очень важно знать, что в тебе нуждаются, не так ли? Это дает тебе что-то, за что можно ухватиться, когда ты находишься в незнакомом месте. Примерно так же, как и ты сейчас, да, дитя мое?

– Ну, не совсем, – говорю я. – Мы учимся в университете в Атенсе.

– Но ты же не из этих мест. В твоем голосе нет и намека на Джорджию. Я много путешествовала, еще до войны, и обычно хорошо разбираюсь в акцентах, но твой я совсем не могу разобрать. У твоего молодого человека он тоже немного странный, и там у него определенно есть доля ирландского. Но твой… в твоем будто все смешалось.

– Мои родители живут недалеко от Вашингтона, в Колумбии. Они учителя. Я много путешествовала, – и, наверное, половину своей речи я переняла из телевидения и фильмов, но этого я не упоминаю.

– Учителя! Ой, наверное, поэтому ты мне сразу и понравилась. Мы переехали из Джорджии в Канаду, когда я была совсем маленькой. Моя семья осталась там после окончания боевых действий, но я вернулась на юг, чтобы преподавать в Бюро по делам вольноотпущенников. Эрл, тот самый, с которым сейчас разговаривает твой жених, – один из первых людей, которых я научила читать и писать. Конечно, правительство довольно быстро урезало деньги на эти школы. Но работы не убавлялось, поэтому некоторые из нас вскоре собрались в Божьей Лощине. Когда-то у нас здесь было семьдесят четыре человека, но мы стареем, а дети не задерживаются здесь, хотя время от времени мы принимаем бездомных и сирот. Я думаю, что в конце концов мы вымрем, и деревья снова покроют землю. И это нормально. Все это – часть естественного порядка вещей.