Читать книгу "С окраин империи. Хроники нового средневековья - Умберто Эко"

Теперь же откроем книгу Маклюэна. Он вторит Зедльмайру – человек утратил середину. Но сразу добавляет: наконец-то, давно пора.

Основной тезис Маклюэна общеизвестен – все технологические носители, от колеса до электричества, следует считать средствами коммуникации и, следовательно, расширениями нашей телесности. В ходе истории подобные расширения травмировали, подавляли и преобразовывали нашу восприимчивость. Сменяя друг друга, они влияли на наше мировоззрение, при этом сообщаемый ими опыт терял всякое значение на фоне перемен, спровоцированных новым средством коммуникации. Средство коммуникации – это сообщение, и важно не столько содержание, передаваемое этим новым расширением, сколько форма самого расширения. Что бы вы ни набирали на печатной машинке, это всегда будет иметь меньшее значение, нежели радикальная перемена в восприятии текста, вызванная распространением машинописи. Книгопечатание привело к массовому распространению Библии, потому что любая технология добавляет «себя к тому, что мы уже собой представляем»; оно могло захватить арабские страны и сделать общедоступным Коран, но при этом его влияние на современное восприятие никак не изменилось бы: прошло несколько веков, и дробление интеллектуального переживания на одинаковые, воспроизводимые фрагменты, а также новое ощущение однородности и преемственности привели к созданию конвейера и предварили как идеологию механической эпохи, так и космологию исчисления бесконечно малых величин. «Часы и алфавит, раздробив мир на визуальные сегменты, положили конец музыке взаимосвязи», они создали человека, способного отделять свои эмоции от того, что кажется ему упорядоченным в пространстве; они породили особого человека, привыкшего мыслить логично и свободного от племенного сознания «устной» эпохи, где каждый член общины входит в некую неопределенную ячейку, которая с воодушевлением откликается на все, что происходит во вселенной.

Печатное слово (которому Маклюэн посвятил «Галактику Гутенберга» – наверно, лучшее свое произведение) – типичный пример горячего средства коммуникации. Что бы мы ни подумали, услышав это словосочетание, горячие средства коммуникации расширяют одно-единственное чувство (в случае с печатным словом это зрение) до степени высокой определенности, насыщая реципиента, наполняя его конкретной информацией, но при этом не лишая его свободы проявлять все остальные свои способности. Можно сказать, что его гипнотизируют, но только через сосредоточение чувства на одной точке. Что же касается холодных средств коммуникации, то они сообщают данные с низкой определенностью, и их получатель вынужден самостоятельно заполнять лакуны, для чего ему приходится задействовать все свои чувства и способности, и его соучастие приобретает форму вселенской галлюцинации. Печатное слово и кинематограф – горячие, телевидение – холодное.

Открытие электричества приводит к нескольким революционным явлениям: во-первых, если верно, что средство коммуникации – это сообщение, независимо от содержания, то впервые зажегшийся электрический свет проявил себя как средство коммуникации, напрочь лишенное содержания; во-вторых, электрическая технология, заменившая собой не какой-то отдельный орган, а всю центральную нервную систему, в качестве главного своего порождения предложила нам информацию. Прочие же детища механического общества в эпоху автоматизации, быстрой коммуникации, кредитной экономики и финансовых операций стали второстепенными по сравнению с производимой информацией. Производство и купля-продажа информации преодолели идеологические различия; в то же время появление по определению холодного средства коммуникации, а именно телевидения, разрушило линейную вселенную механического общества, построенную по гутенберговской модели, и вернуло мир к своего рода племенному состоянию, примитивному поселению.

Телевизионный образ, с точки зрения заложенных в нем данных, имеет низкую визуальную определенность. Телевизионный образ не стоп-кадр. И это ни в каком смысле не фотография; это непрестанно формирующийся контур вещей, рисуемый сканирующим лучом. ‹…› Телевизионный образ предлагает получателю около трех миллионов точек в секунду. Из них он принимает каждое мгновение лишь несколько десятков, из которых образ и складывается. […] Как не благоприятствует телевизионная мозаичная сетка перспективе в искусстве, так не благоприятствует она и линейности в жизни. С приходом телевидения из промышленности исчезла конвейерная линия. Из сферы менеджмента исчезли штабные и линейные структуры. Остались в прошлом линия партии, линейная цепочка встречающих на официальных приемах, шовная линия на изнаночной стороне нейлоновых чулок. […] Расширенное фонетической письменностью, зрение воспитывает аналитическую привычку воспринимать в жизни форм обособленные грани. Зрительная способность позволяет нам изолировать единичное событие во времени и пространстве, как это делается в изобразительном искусстве. […] Иконографическое искусство, напротив, использует глаз, как мы свою руку, стремясь создать емкий образ, составленный из многих моментов, сторон и аспектов человека или вещи. Таким образом, иконическая модель – не визуальная репрезентация и не специализация визуального акцента, определяемого рассматриванием с какой-то единичной позиции. Осязательный способ восприятия является внезапным, но не специалистским. Он тотален, синэстетичен, вовлекает все чувства. Насквозь обработанное мозаичным телевизионным образом, дитя телевидения встречается с миром в духе, противоположном письменности. […] Молодые люди, пережившие первое телевизионное десятилетие, естественным образом впитали в себя неудержимую страсть к глубокому вовлечению, заставляющему все отдаленные визуализируемые цели обычной культуры казаться не только нереальными, но и нерелевантными, и не просто нерелевантными, а безжизненными. […] Это изменение установки никак не связано с содержанием программ и было бы точно таким же, даже если бы программы были целиком наполнены высшими достижениями культуры. […] В настоящее время наша новая электрическая технология выносит наружу ту мгновенную обработку информации посредством взаимного связывания, которая долгое время происходила внутри нашей центральной нервной системы. Именно эта скорость утверждает «органическое единство» и кладет конец механической эпохе, развернувшейся в полную силу с открытием Гутенберга. […] С приходом электричества как источника энергии и синхронизатора все аспекты производства, потребления и организации стали вторичны по отношению к коммуникациям.

Этот коллаж из цитат дает представление о взглядах Маклюэна и одновременно служит наглядным примером его аргументационных приемов, которые парадоксальным образом настолько плотно связаны с тезисами, что их убедительность начинает вызывать сомнение. Поясню, что я имею в виду.

Для нашей эпохи, всеохватной и не позволяющей человеку оставаться в стороне, характерно господство холодных средств коммуникации, которые, как уже говорилось, воспроизводят структуры с низкой определенностью и предъявляют миру не окончательный продукт, но процесс, то есть не линейную последовательность объектов, временных отрезков и аргументов, а данные в виде единого и синхронного целого. Облечь реальность в слова помогают афоризмы, а не силлогизмы. Афоризмы, напоминает нам Маклюэн, «не завершены и требуют глубокого участия». С этой точки зрения его аргументационный метод полностью соответствует новой вселенной, стать частью которой нам предлагается. Зедльмайр и ему подобные сочли бы такую вселенную дьявольским усовершенствованием «потери середины» (понятия срединности и симметрии относятся к эпохе возрожденческой перспективы, по определению гутенберговской), тогда как для Маклюэна она представляет собой будущий «бульон», в котором бациллы современности смогут развиваться куда активнее, нежели бациллы алфавита.