Читать книгу "Готический ангел - Екатерина Лесина"

– Вместе с вашим дедом?

– Вместе с ним. И с историей об этом доме. Так уж вышло, что она стала неотъемлемой частью наследства. Своеобразное предупреждение, которому следовали и мой дед, и мой отец. Они женились крайне поздно, да и то лишь затем, чтобы род не пресекся. Наверное, со стороны это кажется забавным…

Забавным? Вовсе нет, скорее уж… желто-коричневым, как та, не дописанная еще картина и портрет, который существует только в мыслях. Коричневая горечь и желтизна гибнущих в осени листьев.

– В обоих случаях браки были… неудачными.

– Развод?

– Развод. Дорогое удовольствие. И новые скандалы, связанные с фамилией. Но дело не в них, просто… как-то вышло, что я увлекся этой историей. Запоздалая попытка очистить имя человека, который, вероятно, если и был в чем-то виновен, то не в убийстве. Я читал дневник Савелия Ижицына. Я читал дело, те выдержки, записки, заметки, которые сохранились… и пьеса даже есть, по мотивам, пафосная и правдивая не более, чем отражение в кривом зеркале.

С тихим шелестом поехала вниз цепочка часов, опуская грузила к самому дну деревянного ящика. И стрелки замерли, застыли.

– Сначала мне было стыдно за прадеда. Иррациональное чувство. Потом пришло понимание, что такой человек, как Савелий Ижицын, просто не мог сделать того, что вменялось ему в вину. Мне захотелось разгадать, понять, что тут случилось, а дом – единственный свидетель.

Свидетель, молчаливый, строгий, привыкший к одиночеству. Зря Ижицын надеется, что дом поможет ему. Дом не выдаст тайн.

– Я купил особняк. Дорогое приобретение, но я его себе вполне могу позволить… и реконструкцию тоже. Мне здесь нравится. Действительно нравится, хотя бы уже потому, что изнутри он совсем другой. Но выяснилось, что самого здания мало, оно мертво без того, что внутри. Так что теперь я, как считает Иван, впустую трачу деньги, покупая ненужные вещи…

– И как?

– Вполне успешно. В настоящее время удалось найти примерно две трети пунктов описи. Правда, в ней отсутствует один предмет… очень важный предмет, который, как я полагаю, стал поводом или причиной трагедии. Или, возможно, не имеет к ней прямого отношения, однако тем не менее очень важен для меня. Я думал, что данная вещь была украдена, неважно кем, в конце концов, судить кого-либо поздно, но хуже, что отыскать ее не представлялось возможным. До недавнего времени.

Ижицын замолчал, правда, пауза длилась недолго.

– Теперь касательно вашего вопроса. Вы, Василиса, правы, интерес имеется. Определенный. – Ижицын поднялся. – Идемте.

– Куда? – Сердце ухнуло в пятки, а в голове появились совершенно бредовые мысли: он меня убьет.

– Не бойтесь. Я ведь не чудовище. Не настолько, как вам кажется.

Эта его улыбка, отталкивающая, холодная, ехидная, и внимательный, чуть насмешливый взгляд. Сама себе кажусь неимоверно глупой.

– Некоторые вещи проще показать, чем рассказать. Тем более когда основное уже рассказано, осталось завершить историю и подтвердить ее документально… почти документально. Прошу.

Он повел не вниз, в подвалы, а наверх. Узкая боковая лестница, на которой двоим не развернуться, тусклый свет, вязнущие в длинном ворсе ковра звуки и стены, холодные, неровные, темные… вот-вот сомкнутся, замуруют меня здесь, дом не выпустит, не даст сбежать, он хочет, чтобы я осталась.

– Вам плохо? – Ижицын остановился, обернулся.

– Н-нет.

– Ложь. Вам плохо. Вы побелели. Давайте руку. Извините, я должен был предположить, что с непривычки эти боковые коридоры производят весьма удручающее впечатление. – Его голос мягкий, участливый, успокаивал. А рука горячая и жесткая.

– Прежде ими прислуга в основном пользовалась, и мне вот удобно. Давайте, осторожно, не споткнитесь, здесь, наверху, ступеньки крутоваты. Но осталось немного.

Лестница бесконечна. Ступенька, и еще одна, и еще… но уже не страшно, даже стыдно. Чего я испугалась? Никогда ведь клаустрофобией не страдала, а тут…

И лестница закончилась, вывела в коридор, такой же узкий и какой-то неухоженный, тут нет ковра и картин на стенах, и окна грязные. Пахнет известью, краской, свежеструганым деревом. Чистотой.

– Гостевые комнаты в другом крыле, – подсказал Ижицын. – Тут ремонт пока… был. На время приостановил, но кое-что уже готово.

Руку не отпускает, а вырывать… детский сад.

Звуки разносятся по трубе коридора, отражаются от стен и, вместо того чтобы погаснуть, становятся лишь громче.

– Вот здесь, – Ижицын остановился перед массивной дверью. – Мне хотелось бы показать вам это… прошу. Прежде здесь была спальня графини. Второй графини, – уточнил он.

Ижицын С.Д. Дневник

Ольховский оказался подлецом. Его сегодняшние намеки, несомненно, указывают на то, что тайна моя ему известна. Я указал ему на дверь, но полагаю, просто так он не уедет, станет вымогать денег. И как мне поступить в этом случае? Платить, обрекая себя на еще одну зависимость? Или отказаться? Но в этом случае О. сообщит Наталье, а она не переживет правды.

Господи, я запутался. Я не знаю, что делать и как поступить.

Я решился. Я расскажу ей правду сам. Если суждено услышать, то от меня, не от О., который столь же лжив, сколь и циничен. Пусть судит она. Или простит, но на это и не надеюсь.

Василиса

Свет, очень много света, розовый перламутр, полупрозрачное полуденное золото, которое гладит обитые бледно-голубым атласом стены, запутавшись в тяжелых складках портьер, стекает на пол, вырисовывая каждую половицу.

– Вы пройдите. Пожалуйста. – Евгений остался за порогом и, опершись на дверной косяк, сложил руки на груди. Не улыбается, смотрит так, выжидающе.

Комната большая. Просто огромная. Или это лишь кажется? Ковер на полу, мягкий, с длинным ворсом. Кровать… резные столбики и балдахин, с которого свисают крученые шнуры и толстые кисти… подушки горкой… низкий столик у окна. На столике массивный хрустальный флакон, раскрытая книга, шкатулка, веер, который пахнет пылью.

Зеркало. Мое полустертое отражение в нем плывет, и как-то стыдно становится, будто в чужую жизнь без спросу влезла.

Отворачиваюсь.

На стене картина. Я сразу ее узнала. Конечно, это же моя картина, не та, из купленных Ижицыным, а ранняя, из самых первых, из тех, которые я наивно считала талантливыми. Ошибалась.

Вот ведь странность, а я, оказывается, помню… и фон этот, изменяющийся от темного горького шоколада до нежно-сливочного, мягкие цвета, переходящие друг в друга. Вот там удачно получилось. А тут переделать бы, резковато, похоже на рисунок дерева на паркете. Ангел вышел чересчур уж ярким, его бы сделать немного более нежным, таким, как есть на самом деле…

– Узнали? – Ижицын стоит за спиной. Когда подошел?