Читать книгу "Герой жестокого романа - Мария Жукова-Гладкова"

Алла Аркадьевна опустилась за свой стол, я села напротив, где всегда сидела моя мама. Врач достала из сумочки очки в старушечьей оправе и нацепила на нос. В моих глазах явно промелькнуло удивление, поэтому Алла Аркадьевна посчитала нужным взяться за объяснения:

– Все еще стесняюсь носить на улице, – грустно улыбнулась она. – А на работе обязана. Дай я на тебя еще посмотрю… Да, изменилась… Современная деловая женщина, как теперь в газетах пишут.

– Я не деловая женщина, – заметила я.

– Ну… тогда уверенная в себе девушка, которая знает, чего хочет.

Я могла бы подписаться только под последним утверждением, но не стала больше ни поправлять, ни комментировать высказывания врача. А вообще Алла Аркадьевна права: я очень сильно изменилась.

– Как мама? – поинтересовалась Алла Аркадьевна.

– Мама умерла, – сообщила я. – Месяц назад.

– Прости, Ксения. Я не знала. Мои соболезнования. А что такое? Я помню ее такой свежей, румяной, пышущей здоровьем. Сердце? Она долго болела?

Я не решалась сказать правду. Алла Аркадьевна заметила мое замешательство и спросила тихим голосом:

– Она умерла не своей смертью?

– Она покончила с собой, – посмотрела я в глаза пожилой женщине. – И я пытаюсь узнать почему. Думаю, что вы можете мне помочь.

– Да, конечно, конечно. Но как? – словно очнулась Алла Аркадьевна. – Я не представляю…

Я задала мучивший меня вопрос. Один из многих.

– Ты – недоношенная? Первый раз слышу. Хотя я, конечно, могла что-то запамятовать… Столько детей. И столько лет…

– Это записывается в карточке?

– Если твоя карточка сохранилась. Подожди здесь. Я сейчас спущусь в регистратуру. Шансов, конечно, мало… Тебе это очень важно? Но, прости, какое это имеет значение?

Я задумалась. Что я могла сказать? Почему у меня вдруг засела в мозгу эта мысль? Интуиция? Какая разница – доношенная я или недоношенная? И что там помнит тетя Люся, сообщившая это Ире? Да, может, она просто так сказала, чтобы ту успокоить. Надо было вначале с тетей Люсей поговорить, а я понеслась в поликлинику, отрываю человека от дел. Но мысль свербила…

Алла Аркадьевна ждала объяснений.

– Вы знаете нашу семью с… моего рождения. Вы много раз бывали у нас дома. Вы можете мне рассказать, что бросалось в глаза? Может, что-то казалось странным? Возможно, я несу чушь… Или вам так кажется… Пожалуйста, Алла Аркадьевна, вспомните хоть что-то!

Алла Аркадьевна сняла очки и долго протирала, потом посмотрела на меня подслеповатыми глазами.

– Твоя мама… оставила предсмертную записку?

– Да, она в милиции. Мне ее так и не вернули. Сказали, что подшили в дело.

– Записка была обращена к тебе?

– Да… Мама просила прощения. Я… подумала, что за то, что оставила меня. Теперь… Я не знаю, за что она просила прощения. И точный текст я не помню. Я тогда… грохнулась в обморок. Это я нашла ее. Маму. И записку.

Я уставилась в одну точку. Перед глазами опять стояла картина: мама в белом свадебном платье, в котором ее и похоронили… Она как раз просила об этом в записке. Я подумала, что мне нужно сходить в милицию. Или прокуратуру. Или куда там еще. Чтобы снова прочесть текст. Или попросить хотя бы сделать ксерокс. Заплатить. Должны же мне пойти навстречу?

Я тут же подумала о том, что должна дать денег Алле Аркадьевне. Только как это сделать, чтобы ее не обидеть? Сказать спасибо за все хорошее, что она для меня сделала? За то, что была внимательной и обходительной? Такой, каким и должен быть врач?

– Подожди меня здесь, Ксения, – сказала пожилая женщина, вставая.

Она тихо закрыла за собой дверь.

Я вытерла слезы, подправила макияж. Когда Алла Аркадьевна вернулась, я, можно сказать, уже более или менее пришла в норму. Я вопросительно посмотрела на врача. В руках у нее была толстая карточка.

Алла Аркадьевна опустилась на свое место и стала молча перелистывать странички, читая какие-то записи, по большей части, сделанные ее рукой. Минут через двадцать она отложила карту в сторону, опять долго протирала очки в жуткой оправе, затем нацепила их на нос. Как они ее уродуют! – подумала я.

– Ну что? – спросила я с замиранием сердца.

– Ксения, ты понимаешь, наверное, это врачебная тайна… Или…

Алла Аркадьевна снова сняла очки и опять долго их протирала.

– Алла Аркадьевна, мамы больше нет. Вы ее никак не предадите. Вы никого не предадите. Вы только поможете мне.

Я открыла сумочку и вынула пятидесятидолларовую купюру.

– Ксения! Что ты! Как ты…

– Только не сердитесь, пожалуйста. Прошу вас! Я делаю это от чистого сердца! Причем независимо от того, скажете вы мне сейчас что-то или нет! Я хочу сделать вам подарок… И не знаю, что вам купить… – Я не удержалась и посмотрела на ее оправу. – Не обижайтесь! Но раз вы стесняетесь ходить в очках, сделайте себе линзы! Вы не можете выделить из своего бюджета средства на них, так давайте я их вам подарю, раз могу!

Алла Аркадьевна расплакалась. Я не знала, куда деться, и опять стала просить прощения. Алла Аркадьевна тоже стала извиняться и говорить о своем бедственном положении. Купюра лежала на столе между нами. Я пододвинула ее поближе к врачу.

– Раньше… раньше я никогда бы не взяла, Ксения. Прости, что так… У тебя все хорошо? Ах да, что я говорю? Прости.

Алла Аркадьевна взяла пятидесятидолларовую бумажку дрожащими руками и убрала, прижав сумочку к груди, словно боялась, что ее у нее кто-нибудь отнимет.

Я же ждала, скажет она мне что-то или нет. Считала, что да, и оказалась права.

– Ксенечка, для тебя это, наверное, будет шоком… но я думаю… Повторяю: думаю, только думаю, что твой отец – это не твой отец…

Я молчала, ожидая продолжения.

– Я сейчас вспомнила. Просмотрела твою карточку и вспомнила. У тебя были проблемы с кровью.

– Да, я знаю, – кивнула я.

– Я не буду вдаваться в детали. Тебе они ни к чему. У тебя очень редкая группа. И если она наблюдается у ребенка, то такая же должна быть или у матери, или у отца. У твоих родителей…

– Ясно. Можете не продолжать.

Но Алла Аркадьевна продолжала. Она помнила тот разговор с моей мамой, когда докторша после того, как мама сообщила ей свою и отца группы крови, заявила, что такого не может быть, с анализами, наверное, что-то напутали. Мама изменилась в лице. Наверное, она сама поняла только тогда… А я ведь была маминой копией, о чем свидетельствовали фотографии в альбоме Петра Петровича.

Я попросила Аллу Аркадьевну написать мне на бумажке мою группу – чтобы, по крайней мере, я знала, как она обозначается в медицинских документах. Врач выполнила мою просьбу.