Читать книгу "Берег Стикса - Максим Далин"

«Ты действительно меня не продавал. И ты меня спас. И я — Княгиня Вечности, а не Княжна. Потому что ты, наверное, будешь моим Князем. И не бей себя ушами по щекам — тебе не к лицу».

И их губы, руки, души соединились совсем, в потоке чистой энергии, искрящемся, холодном, свежем, как водопад, когда Лариса вдруг поняла, что вокруг уже мокрая весенняя улица, тёмное рваное небо с огромной луной, облизанной с краю, как мороженое, ветер, ветер, ветер…

И ветер благоухал жизнью, спящей жизнью вечного города.

Антон стоял на коленях около дивана.

Над диваном горело маленькое бра, освещавшее бледное Ларисино лицо. Лариса лежала совершенно неподвижно, и Антон делал страшные усилия, пытаясь уловить, поднимается ли её грудь от дыхания.

Её руку, худую и холодную, он сжал между ладонями, но она никак не согревалась. Пульс Ларисы под пальцами Антона то терялся, то снова возникал, как иссякающий родничок в густых зарослях. В великолепной комнате Риммы было душно, пахло сандалом, пачулями, лотосом, а Антону мерещился запах ладана от Ларисиных волос.

Антон смотрел в её осунувшееся лицо и думал, что сделал какую-то громадную непоправимую ошибку.

В кресле поодаль сидел Жорочка. Он разговаривал с Антоном. Он начал разговаривать сразу, как только его мать и Антон внесли Ларису в комнату и положили на этот диван, сделав только одну паузу — когда запирал дверь за Риммой. Римма пошла встречать «скорую помощь».

Жорочка, вероятно, имел в виду утешение Антона. Но его слова, в которых Антону, стоящему на коленях к нему спиной, слышалась обычная улыбочка, почему-то производили совершенно обратное впечатление. Врезать бы ему, думал Антон, мирное существо. Ну что он бубнит? Просветлённая… мразь.

Отчего ж это он меня сегодня так бесит? Просто убил бы…

— …нет ничего страшного, — говорил Жорочка, улыбаясь. — Знаешь, ведь, в сущности, тело всё равно даётся только на время, а потом высшие силы всё равно должны забрать душу. Жалеть об этом нельзя. Ты думаешь, ей плохо, а ей хорошо. Она теперь уже на дороге в высшие сферы тонкого мира, понимаешь? Мамочка говорила, что её должны встретить астральные проводники, несмотря на то, что она была очень грешной при жизни. Считается, что такие попадают в ад, но на самом деле ада и рая нет, есть только девять сфер, и на каждой из них…

— Заткнись, а? — попросил Антон, не поворачиваясь. — Она же не умерла ещё, сейчас скорая приедет. Что ты каркаешь?

— Она, наверное, умрёт, — сказал Жорочка, и улыбка в его голосе была ещё явственнее. — И на самом деле это хорошо. Понимаешь, в астральных пространствах она сможет потихоньку достичь просветления, которого ей было не дано на земле…

Антон оглянулся. Жорочка смотрел на Ларису и улыбался. Глаза у него замаслились, а губы были мокрые. И капелька слюны блестела на подбородке.

— Теперь всё будет правильно, — сказал Жорочка удовлетворённо. — Мамочка говорила, что Лариса очень сильно нарушала законы мироздания. Теперь ей всё объяснят те самые сущности, которых она считала несуществующими, и ей придётся поверить…

Антон смотрел на него и чувствовал тихий безотчётный ужас. «Заткнись, пожалуйста, заткнись», — хотел взмолиться он, но тут тело Ларисы содрогнулось так, что дёрнулась рука у Антона в ладонях.

И Антон увидел, как Лариса судорожно вздохнула и прошептала: «Бери же, бери…» Её глаза широко раскрылись и остановились, уголки губ дрогнули и замерли в незавершённой улыбке. И всё.

Антон смотрел на неё в каком-то столбняке, думая, что надо что-то делать, что-то делать, но не в силах сдвинуться с места. Что-то внутри него оборвалось и упало. Хотелось биться головой об стену, но не было сил и на это.

— Умерла, — радостно сказал Жорочка. — Я же говорил.

Антон обернулся, взглянул на него совершенно больными глазами — и его вывернуло на шикарный Риммин ковёр в бордовых разводах. И ещё раз.

И рвотные спазмы ещё не прекратились, когда в коридоре послышалось звяканье ключа в замке.

В комнату вошли, сопровождаемые Риммой врач и фельдшер со «скорой».

А лёд на Неве уже начал таять.

У другого берега он ещё поднимался белой грядой, а у этого уже плескалась узкая полоска воды, чёрной, таинственно, зеркально мерцающей — и в ней плыла луна в зеленоватом тумане, дробилась дорожкой, смешивалась с плавающим в этой блестящей черноте светом фонарей, переливалась и текла. И гранит зеленел от луны и золотился от фонарей, а чёрные деревья тянулись к ветреному небу, и вдыхали ночную сырость, и ждали рассвета.

Лариса и Ворон сидели на спуске к воде, на корточках, прижавшись друг к другу плечами, и пили кагор из горлышка одной бутылки, как когда-то в школе пили из одной бутылки пепси-колу. Зеленоватый светящийся туман окружал и их призрачные фигуры, путаясь в их волосах, зажигая глаза, оттеняя лунную бледность лиц — но они сами его не замечали, а по крайней мере, в километре вокруг, в спящем городе не нашлось глаз, чтобы это увидеть. Кроме…

Шёл четвёртый час, самый тихий и глубокий час ночи. Час Хозяев.

«Почему — Хозяев? — молча спросила Лариса, спрятав лицо на груди Ворона и вдыхая его ванильный запах. — Это мы-то — Хозяева? Скажешь…»

«Ты — Королева Ночей. Я — господин Никто, — усмехнулся Ворон. — Когда сойдутся две темноты…»

«А если ты будешь надо мной смеяться, я тебя за ухо укушу. Оно очень рядом, знаешь ли…»

«Как я посмею, Княгиня?! Ой, прекрати, щекотно… Ларк… чёрт, тебе интересно, или ты…»

«Мне всё вместе. Мы — Хозяева, да?»

«Мы — Хозяева Ночи. Властители Смертей. Правда, фиговые…»

«А вот это ещё почему? А мне вот Артур сказал, что я очень интересная Княгиня».

«А Артур вообще джентльмен… а если серьёзно, мы молодые ещё. Мелкие и глупые вампиры. Только что вылупились… на всё это чудо, на Инобытие, я хочу сказать, вылупились, как новорождённые цыплята».

Лариса рассмеялась. Зеленоватое и голубое сияние, окружающее её, вспыхнуло ярче, брызнуло искрами. Искры растаяли на губах и ладонях Ворона.

«А мы потом тем, тварям, наваляем? А, вещая птица?»

«Знаешь ещё один закон джунглей? Благородные хищники не обращают внимания на бандарлогов».

«А если с кем-нибудь другим случится беда?»

«Ларка, понимаешь, это — не беда, а судьба. В данном конкретном случае — наказание для нас, грешных. Кто сможет — тот выплывет. Не сможет — не выплывет. Но путь себе всё равно выберет сам. Мы же выбрали».

«Жестоко».

«Не жесточе жизни».

Выпили ещё и поцеловались. Лунный свет стекал с их волос мерцающими ручейками, как вода.

«Служить Смерти?»

«А что тебя стопит? Смерть — штука страшная, загадочная, мучительная иногда… но роды, в сущности, не слишком-то принципиально от неё отличаются. Переход между мирами. И, между прочим, весьма себе страшный, загадочный и болезненный. Так что просто смотря куда рождаться… А мы… мы будем меняться с живыми… этим…»