Читать книгу "Postscript - Сесилия Ахерн"

Будь доброй. Будь умной. Будь храброй. Будь щасливой. Будь осторожной. Будь сильной. Не бойся бояться. Инагда мы все чего-то боимся.

Я люблю тебя навсегда.

Я надеюс ты будешь всегда меня помнить.

Ты лучшее что я в своей жизни сделала.

Я людлю тебя Джуэл.

Мама

Глава тридцать пятая

Прислонив свой велосипед к стене из красного кирпича, тяжелым шагом бреду к входной двери, кроссовки словно налиты свинцом. Перед этим я долго катаюсь, якобы для того, чтобы проветрить голову, но даже не помню, как я сюда добралась. Давлю на кнопку дверного звонка.

Гэбриел, открыв дверь, выглядит изумленным.

– Привет, – несмело говорю я.

– Привет, – отвечает он. – Входи.

Вхожу и иду за ним по узкому коридору в ту гостиную, где верхний свет, и от знакомых запахов у меня бабочки в животе. Он оглядывается, проверяет, тут ли я, не исчезла ли, как видение. Из проигрывателя звучит что-то джазовое, а на стене – здоровенный плазменный экран.

– Нога-то зажила, – говорит он, видя, что я без гипса.

– А у тебя телевизор, – говорю я. – Большой.

– Я купил его для тебя. Он несколько месяцев ждал в сарае, – словно оправдывается он. – Хотел удивить тебя, когда ты въедешь. Сюрприз! – восклицает он в шутку, и я смеюсь. – Чай? Кофе?

– Кофе, будь добр.

Мы всю ночь просидели с Дениз и Томом, ревели, вспоминали про Джинику всякие истории, обсуждали детали похорон, думали, когда придет время поговорить с биологическим отцом Джуэл. Жизненно важные темы и пустяки перемежались, перетекали друг в друга. Всякие «что, если» и «но». Мы страшно устали, но разойтись не могли. Не завидую тому, что Тому и Дениз предстоит беспокойный день с Джуэл, и точно знаю, что они будут ценить каждое мгновение того дара, который оставила им Джиника.

По дому разливается аромат: Гэбриел заливает кипятком молотый кофе. На утренний свет я бреду в оранжерею. Ничего тут особенно не изменилось, только в углу стоит столик с компьютером, который раньше был в гостевой спальне, где теперь комната Авы. Никогда бы не подумала, что поместится, но он очень удачно встал; здания подлаживаются под нужды своих владельцев. Поучиться бы мне у этого дома. Смотрю на вишневое деревце: листья понемногу желтеют. Помню, как в прошлом году нетерпеливо ждала, чтобы весной оно зацвело, но в одну ночь все лепестки сорвало сильной грозой, и они сначала покрыли землю плюшевым розовым ковром, а потом превратились в скользкую слизь. Как я хочу снова увидеть вишню в цветении!

Гэбриел приносит нам кофе. Наши пальцы соприкасаются.

– Спасибо, что склеил мою кружку, – говорю я. Он не садится, остается стоять. В одной руке кружка, другая в кармане джинсов.

Он дергает плечом, наверно, ему неловко, что он это сделал.

– Кружку Джерри, ты хочешь сказать. Я же помню, ты не поклонница «Звездных войн». Ты сказала, что выбросишь ее, но мне ли не знать про твою склонность хранить разбитое. Может, мне следовало оставить ее как была. Может, ты хотела склеить ее сама. Может, меня просто заклинило на этой кружке.

Я улыбаюсь. Он прав, я правда не выбрасываю вещи, которые разбились или сломались, но я их и не чиню. Держу в шкафчике, в наказание себе, в напоминание о том, что у меня было и что я утратила. Тогда как держаться надо не за вещи, а за людей.

– Ты все еще с этим клубом? – спрашивает он.

Я киваю.

– Справляешься? – Голубые глаза смотрят на меня пристально, словно в самую душу.

И тут мне ужасно хочется заплакать. Он это видит, ставит кружку, подходит, опускается на колени и обнимает меня крепко-крепко и гладит по голове, расчесывая мне пальцами волосы, а я реву и реву, белугой. Бездонная усталость, накопившаяся за месяцы труда, беспокойств, провалов и озарений, исходит потоком слез.

– Я боялся, что так оно и будет, Холли, – шепчет он мне в волосы.

– Да, только вот мало что в жизни моей было прекраснее этого, – между всхлипами чирикаю я неестественно высоким голоском.

Он размыкает объятие, отстраняется, всматривается в меня, продолжая гипнотически гладить по волосам.

– Ты это серьезно?

Я истово киваю, сквозь слезы, хотя кто же мне поверит, когда я реву.

– Я потеряла вчера друга, Джинику. Ей было семнадцать. Ее дочке год. Дениз и Том теперь ее опекуны. Я научила Джинику читать и писать.

– Ух ты, Холли. – Он вытирает мне щеки. – Неужели?

Я киваю. Берта нет. Джиники нет. Пол так увял, что ему не до меня. Я вожусь еще только с Джой, хотя ее «секретные рецепты для Джо» приведены уже в полный порядок.

– Да. И я не хочу, чтобы это закончилось.

Он обдумывает мои слова, а потом пальцем легонько приподнимает мой подбородок – так, что мы смотрим глаза в глаза, и очень близко.

– Ну так и не заканчивай.

– А как? – шмыгаю я носом.

– Найди других людей. Продолжай.

– Но ты сам говорил, что вмешиваться – это ошибка!

– Значит, я был не прав. Я был не прав в очень многом. Но ведь ты сама сказала, что это было лучшее переживание в твоей жизни…

– Ну, одно из, – с улыбкой поправляю его я.

– Я был против, потому что пытался тебя оберечь. Всего лишь. Ты ведь сама просила не позволять тебе ничего такого, и я искренне верил, что правильно поступаю. Даже не стал ждать, как оно пойдет.

– Я знаю, и ты был прав. Ну, в чем-то. Это не твоя вина. Я сама запуталась. Я поставила клуб на первое место, а должна была поставить тебя.

– Что ж, я не дал тебе шанса, – криво усмехается он. – Думаю, мы оба сделали одну и ту же ошибку. Мы на первое место поставили что-то другое, а надо было – нас. Я так по тебе скучал!

– Я тоже.

Мы улыбаемся, и он смотрит на меня вопросительно, но я еще не готова. Я тянусь за своей кружкой, подношу ее к губам, пытаюсь собраться.

– Как у тебя с Авой?

– В общем, неплохо, – отвечает он и подтягивает свой стул поближе, так, чтобы мы были лицом к лицу. Наши колени соприкасаются, его рука на моем бедре. Все так знакомо! – Она немного успокоилась. Мы все проработали. Но я правда сделал огромный промах, чудовищный промах, когда потерял тебя, Холли.

– Да и я хороша, – признаю я.

– Прости, что не поддержал тебя. Ты дашь нам еще шанс? Переедешь сюда? Поселишься с нами с Авой?

Я смотрю на него и думаю, но думать я так устала… Я знаю только, что ощущаю как правильное, а прощение есть дар. Это такое облегчение, что мне предложили второй шанс…

– У нас есть телевизор, – тихонько говорит он.