Читать книгу "Макабр. Война на восходе - Мила Нокс"

Теодор вспомнил, что говорил Вангели: «Именно тому, кто уже мертв, стать нелюдимцем проще всего». И решился.

— Это правда, что нелюдимцами становятся в первую очередь нежители?

Змеевик оторопело глянул на Тео, затем нахмурился.

— Значит, правда, — зло бросил Тео. — То есть Вангели прав!

— Вангели не прав, — сказал Вик, поднимаясь на ноги. — Запомни это. Были живые, которые уничтожали миллионы людей. Но задумайся. Станешь ли ты потому лишать жизни весь род людской?

— Так, — прищурилась Шныряла. — Если у Йонвы, считай, нет нелюдимцев… То он должен исчезнуть! Помните, как сказал Кобзарь? Эта тварь сгинет, если мы либо найдем эту чертову… э-э-э Любовь, либо победим его в битве. Мы надрали зад нелюдям, так что теперь Йонва должен свалить! И нам нет нужды искать этот Алтарь! Едем в Китилу!

Она зло ухмыльнулась.

— Подождем вестей от братьев, — сдержанно ответил Вик. — И в Брашов все-таки съездим.

Двинулись на юго-восток ввосьмером. Часть коней оказалась перебита, часть сбежала, но несколько все же бродило неподалеку, их и оседлали.

Теодор же простил Санду, и вновь она ехала с ним. Больше не было того смущения, что он испытывал вначале. Теперь сидеть рядом с девушкой, чувствовать ее руки у себя на спине было для него само собой разумеющимся, да и сама Санда как-то переменилась.

Девушки спаслись от нелюдимцев чудом — пошли на реку стирать одежду, а нелюдимцы напали на лагерь с другой стороны. Радость от того, что они спаслись, до сих пор переполняла Тео: он насмерть перепугался за Санду. Но битва и гибель Охотников сильно повлияла на девушку. И Тео почувствовал, что Санда как-то повзрослела. Даже сама спрыгивала с лошади, когда они делали остановку, а потом и вовсе попросила Теодора возобновить тренировки с оружием. На ее белом, веснушчатом лице проступало упрямство — и Теодор про себя ухмылялся: от Шнырялы заразилась? Того и гляди, скоро кусаться начнет, чуть ляпнешь что-нибудь не то!

Не давало покоя лишь одно: мысли о погибших. И особенно о Телу. Тео тысячу раз прокручивал в памяти ссору. Что-то не давало покоя. И Тео наконец понял что.

Из рассказов Вика он знал, что за юным Охотником закрепилась хорошая репутация. Собратья искренне оплакивали его гибель. Парень был юн, но уже успел их не раз выручить. Они с Иляной уничтожили многих нелюдимцев, никогда не отказывали в помощи, даже если это грозило смертельной опасностью…

И Теодор понимал: все, буквально все, что говорят о Гелу-Охотнике, противоречит его воспоминаниям о Гелу-мальчишке.

Гелу-мальчишка был трусом. Забитым трусом, которого поколачивал отец-пьяница. И еще подхалимом. Всегда искал сильного, чтобы за его счет что-то получить. А в ту самую ночь… Он колебался, когда обвиняли Тео, но не посмел сказать слово против Думитру, и гад оставил Теодору шрам.

Теодор никогда бы не простил того Телу.

Но взрослый Телу был другим.

Как трус превратился в Охотника, пожертвовавшего собой ради других? Ради самого Тео? Как?! Могло ли вообще такое произойти? И как бы ни был силен гнев Теодора, он понимал: каким-то чудом это произошло. Тот Телу, которого он встретил, а после похоронил, был не Телу.

Новое имя действительно дало ему новую жизнь.

И того, нового Телу — Германа — Теодор жалел.

И жалел, что наговорил ему ненужного.

«Тео, ты меня простил?..»

Если бы он мог отмотать время вспять…

Но уже было поздно.

…и сотрется память о них, изгладятся могилы и порастут травой, и колесо времени покатится дальше, но огонь будет жить вечно.

Глава 18

О последних словах Вороны

Темной ночью, опять же перед рассветом, они добрались равниной к долине между гор — снизившиеся было до предгорий, Карпаты тут выросли вновь.

В рассветных лучах они проехали по городу, цокая по брусчатке. Нежители надели маски, чтобы живые ничего не заподозрили. Миновали арку и выбрались в Старый город — то поселение, вокруг которого и выросли все остальные дома. Над древнейшей частью возвышалась гора Тымпа. Поросшая темным лесом, она затмевала звездный свет.

— Когда-то на вершине Тымпы, — проговорил Змеевик, — стояли алтари даков. Они поклонялись там своим богам. Даков уже многие века как нет, стоят лишь их курганы… интересно, когда исчезает народ, исчезают ли его боги вместе с ним?

В Брашове было много узких улиц, сказочных старых домиков, покрытых цветной черепицей, и древних церквей. Миновав старую часть города, обнесенную крепостной стеной, маленький отряд углубился в лес Тымпы. Как только поднялись по тропке, по одному ему ведомым приметам Змеевик вывел к лагерю северян.

Северяне уже пировали вовсю. Возле костра сидело восемь человек, из которых выделялись двое в медвежьих шкурах: в свете костра Теодор различил, что лица этих двоих одинаковы. Только один бледный и будто посеревший. Нежитель. Другой, брат Урсу, завидев Вика, бросился вперед:

— Ба-а-а! Пожаловали! Ну, вовремя: мы тут уже медвежатину жуем!

Он расхохотался и стащил Вика с лошади.

— Ну, привет, братец.

Здоровяк заключил Вика в объятия. Косы Охотников так и зазвенели, сталкиваясь друг с другом, и не сказать, у кого колец было больше. Охотники у костра загалдели, поднимая кружки, а как приметили девушек, то и присвистнули. Спешившись, Тео сразу дернул Санду за руку к себе.

— Добро пожаловать, дамы! — Округлое смуглое лицо Урсу расплылось в улыбке, и он наигранно отвесил поклон Санде, взмахнув кружкой. Затем Урсу уставился на Шнырялу. Та сплюнула на землю и ответила сердцееду таким взглядом, что Тео почудилось: еще чуть-чуть, и каштановые кудри на макушке молодого мужчины вспыхнут.

— Надеюсь, жратвы у тебя столько же, сколько и слов, болтун! — рявкнула Шныряла. — Хватит языком чесать, давай нам уже хавать!

Спрыгнув с лошади, она уперла руки в бока. Урсу оторопел. Глаза его округлились, в них вспыхнули искорки.

— Что это за дама? — шепнул он Вику.

Взгляд его продолжал гореть. Вик закашлялся в кулак.

— Ну… наш друг…

Шныряла прожгла Змеевика яростным взглядом, хмыкнула и протопала мимо.

— Проходите, проходите! Еды навалом — тут за нами увязался медведь. Вконец одичалый: задрал нескольких городских, что полезли на гору, ну так и мы его с братцем…

Все прибывшие расселись вокруг костра. Тео по-прежнему держал Санду при себе, и та не сопротивлялась — девчонка явно чувствовала себя неуютно среди когорты буйных мужиков. А вот Шныряла плюхнулась на камень и, выхватив у кого-то из рук тарелку с мясом, принялась ее опустошать под удивленные взгляды. Обглоданные косточки она бросала в костер и то и дело прикладывалась к кружке. Ее острое личико по-прежнему кривилось от недовольства, а Урсу так и стрелял в нее глазами — Шныряла, правда, этого и не замечала. Зато замечал Вик: он сидел, будто облитый водой, и то и дело кхекал, что было на него совсем не похоже.