Читать книгу "Орлы императрицы - Лев Полушкин"

Официальная хроника тех дней объявляла полное единодушие, царившее в военных и народных массах при вступлении Екатерины на российский престол. Однако сохранилось немало свидетельств очевидцев, утверждающих, что смена власти происходила далеко не так гладко, как освещалось в печати.

Учитывая, что после переворота на стороне Петра оставались такие офицеры, как полковник Будберг, капитан Л. Пушкин (дед поэта), майоры Воейков и Шепелев, учитывая также ненадежные условия заключения в Ропше, можно предполагать, что неудавшаяся попытка освободить Петра была предпринята, в результате чего приказ о его убийстве был приведен в исполнение. А. Ф. Ассебург писал о том, что Екатерина отправлялась в Петергоф «во главе войск, которые признали ее», следовательно, были и не признавшие. В частности, как свидетельствует В. Н. Алексеев в книге «Графы Воронцовы и Воронцовы-Дашковы в истории России», верность присяге Петру III проявил Невский кирасирский полк, незадолго до переворота введенный в Петербург.

Дошли до наших дней и другие материалы, поясняющие развитие ситуации в Петербурге и его окрестностях в период с 28 июня 1762 г. до рокового для Петра Федоровича дня.

Один из свидетелей тех бурных дней Я. Штелин, присутствовавший в Петергофе при аресте Петра Федоровича, оставил такую запись: «29-го, в 4 часа утром, лейтенант Алексей Григорьевич Орлов прибыл в Петергоф с гусарским полком Милорадовича и выстроил их на плацу… Арестует там голштинских рекрут с их офицерами. Полк спешит в Ораниенбаум и обезоруживает в крепости голштинских солдат. Изверг сенатор Суворов (отец знаменитого полководца. — Л.П.) кричит солдатам: „Рубите пруссаков!“, и хочет, чтобы изрубили всех обезоружных солдат. Гусарские офицеры ободряют их и говорят: „Не бойтесь, мы вам ничего худого не сделаем; нас обманули и сказали, что император умер“» [63, 42].

Известно, что в тот день, когда Екатерина въезжала в столицу в сопровождении уже присягнувшего ей Измайловского полка, основная масса солдат и городской челяди не знала толком, что случилось. Большинство склонялось к тому, что Петр III погиб в результате несчастного случая. Говорили также, что власть будет передана наследнику Павлу, вспомнили и о существовании Иоанна VI. Одним словом, поначалу царившее в народной и солдатской массе недоумение сменилось, благодаря единодушию большинства гвардейцев, всеобщей радостью, чему в немалой степени способствовали открытые настежь двери кабаков. Было выпито огромное количество вина и водки. Г. Державин в эти дни в составе роты Алексея Орлова был непосредственным участником событий и оставил весьма ценные наблюдения в своих «Записках»: «День был самый жаркий, красный… Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены: пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие дорогие вины и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось. В полночь на другой день с пьянства Измайловский полк, обуяв от гордости и мечтательного своего превозношения, что императрица в него приехала и прежде других препровождаема была в Зимний дворец, собравшись без ведения командующих, приступил к Летнему дворцу; требовал, чтоб императрица к нему вышла и уверила их персонально, что она здорова; ибо солдаты говорили, что дошел до них слух, что она увезена хитростями прусским королем, которого имя… всему русскому народу было ненавистно. Их уверяли дежурные придворные, Иван Иванович Шувалов и подполковник их граф Разумовский, также и господа Орловы, что государыня почивает и слава Богу в вожделенном здравии; но они не верили и непременно желали, чтоб она им показалась. Государыня принуждена встать, одеться в гвардейский мундир и проводить их до полка. Поутру издан был манифест, в котором хотя, с одной стороны, похвалено было их усердие, но, с другой — напоминалась воинская дисциплина и чтоб не верши они рассеиваемым злонамеренных людей мятежничьим слухам, которыми хотят возбудить их и общее спокойствие; в противном случае впредь за непослушание они своим начальникам и всякую подобную дерзость наказаны будут по законам. За всем тем с того самого дня приумножены пикеты, которые в многом числе с заряженными пушками и с зажженными фитилями по всем мостам, площадям и перекресткам расставлены были. В таковом военном положении находился Петербург, а особливо вокруг дворца, в котором государыня пребывание свое имела, дней с восемь, то есть по самую кончину императора» [17, 20]. В «Истории России…» С. М. Соловьева последние слова «то есть по самую кончину императора» опущены [56/25, 130].

Из текста следует, что в первые дни после переворота были отмечены случаи подстрекательства к мятежу и что столица находилась под угрозой вооруженного нападения откуда-то извне, иначе трудно объяснить предпринятые усиленные меры безопасности с привлечением в разные части Петербурга большого числа воинских подразделений, находившихся в полной боевой готовности. Само собой напрашивается предположение, что если эти меры удерживались «по самую кончину императора», то снятие их объясняется трагической развязкой в Ропше. И хотя обстановка в столице и вокруг нее была накалена до предела до дня убийства Петра, серьезные волнения спонтанно возникали еще длительное время после того.

В день после повального пьянства, то есть 30 июня, настало прозрение, вызванное слухами о свержении живого императора, еще более отрезвляемое осознанием самодержавного воцарения Екатерины. Вот что писал об этих днях Рюльер: «…солдаты удивлялись своему поступку и не понимали, какое очарование руководило их к тому, что они лишили престола внука Петра Великого и возложили его корону на немку. Большая часть без цели и мысли были увлечены движением других, и когда всякий вошел в себя и удовольствие располагать короной миновало, то чувствовали угрызения. Матросы, которых не льстили ничем во время бунта, упрекали публично в кабачках гвардейцев, что они за пиво продали своего императора, и сострадание, которое оправдывает и самых величайших злодеев, говорило в сердце каждого. В одну ночь приверженная к императрице толпа солдат взбунтовалась от пустого страха, говоря, что их матушка в опасности. Надлежало ее разбудить, чтобы они ее видели. В следующую ночь новое возмущение еще опаснее; одним словом, пока жизнь Императора подавала повод к мятежам, то думали, что нельзя ожидать спокойствия» [10, 200]. Все говорит о том, что обстановка была настолько тревожной, что пришлось саму императрицу охранять от возможных посягательств.

Недовольства возникли и по причине повышения цен: в частности, на хлеб цены в Петербурге поднялись вдвое. Дешевизна была достигнута временным запретом вывоза зерна за границу.

10 июля прусский посланник барон Б. Гольц информировал Фридриха II: «…для здешнего двора теперь более, чем когда-либо важно вернуть все свои войска в глубь империи, чтобы окончательно утвердить трон против недовольных; число же их возрастает со дня на день, с тех пор как стало известно, что внук Петра Великого свергнут с престола и что его заместила иностранка, если и имеющая какое-либо право царствовать, то только по мужу или по сыну» [19, 242]. В донесении от 23 июля: «Внезапная смерть покойного государя произвела сильное впечатление на народ. Удивительно, что очень многие лица теперешнего двора, вместо того, чтобы устранять всякое подозрение… напротив того, забавляются тем, что делают двусмысленные намеки на род смерти государя… Никогда в этой стране не говорили так свободно, как теперь. Имя Иоанна [Антоновича] на устах народа, и теперь, когда первый взрыв и первое опьянение прошли, сознают, что только покойный император имел право на престол…» [19, 247].