Читать книгу "Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - Хадлстон Уильямсон"

В Батайске я направился прямо в штаб кавалерийской бригады Бобровича и впервые получил конкретные новости о двух офицерах, пропавших к северу от Ростова.

Самтер, находившийся на пути в Киев, когда рухнул фронт, пристроился к Бобровичу и с большим мастерством помогал управляться с конной артиллерийской частью, вооруженной пушками «льюис». К настоящему времени он уехал на базу и был в безопасности. Позднее он был убит в Малой Азии.

О Фрешвилле, однако, можно было услышать только плохие отзывы. За неделю до своей эвакуации из Новочеркасска я отправил его на базу, чтобы получить деньги и имущество, но узнал, что, проезжая через Ростов, некий штабной офицер уговорил его с переводчиком изменить маршрут и присоединиться к добровольческим полкам Кутепова, помогать в выборе места для окопов и подготовке обороны в попытке спасти город. С этого момента информация о его передвижениях изменчива и туманна, но мы знали, что русские, к которым он присоединился, бросили его с переводчиком в деревне, которую занимали, не сообщив о своих перемещениях, и его схватили наступавшие красные, которые его и убили. Его тело привязали к седлу и таскали по улицам города. Позднее был совершен рейд через покрытый льдом Дон в Ростов, и Добровольческой армии в плен попался большевистский комиссар, носивший китель Фрешвилля. Мне рассказали, что того забили до смерти стальными шомполами – не столь уже необычная судьба для пленных в ту Гражданскую войну.

Пока, как казалось, не было быстрой возможности добраться до фронта в Торговой из-за нехватки паровозов, я воспользовался шансом, предоставленным мне командиром бронепоезда «Атаман Орлов», чтобы побывать на крайнем левом фланге в Азове, который удерживали войска Добровольческой армии и отряд местных антибольшевистских спортсменов, называвший себя «Черноморский конь». Южный берег Дона между Батайском и Азовом не был защищен, и если б у красных было достаточно сил, они смогли бы перейти реку по льду и совершить набег на юг. Чтобы отвести такую угрозу, между двумя конечными станциями нес патруль бронепоезд с 2 полевыми орудиями и 12 пулеметами, посещая каждую из них примерно раз в три дня.

Боевые части в Азове вроде были боеспособными, но большинство из британских орудий было отправлено назад в Уманскую на ремонт, и я оставался там только одну ночь. Когда я возвратился в Батайск, должен был вот-вот отойти паровоз по пересекающей линии на Мечетинскую, являвшуюся передовой базой Донской армии, поэтому я договорился, чтоб мой вагон прицепили к нему, и сразу же отъехал. Благодаря этому я смог быстро побывать в штабах 3-го и 2-го Донских корпусов, которые сейчас представляли собой лишь немногие потрепанные остатки 4-й и 7-й дивизий и насчитывали лишь около 1000 человек, и наконец повидал своих старых друзей – 1-й Донской корпус, сократившийся ныне примерно до 700 человек 6-й дивизии и нескольких кавалерийских групп, пытавшихся войти в контакт с кубанскими подразделениями на своем правом фланге. На каждом из участков фронта сейчас было достаточно людей лишь для того, чтобы вести наблюдение за переправами противника с северного берега реки Маныч, кроме того, обеими сторонами продолжались непрерывные рейды на сторону противника, немногие солдаты пробирались по ночам напротив какого-нибудь маленького передового пикета, набивались в какую-нибудь хату, съежившись, чтобы удержать тепло, и тут следовала бешеная атака всадников, которые, взметая снег под копытами, мчались, чтобы порубить несколько бегущих фигурок, перед тем как уничтожить их позицию, а потом опять исчезнуть среди деревьев.

Я передал запасные части к орудиям тем командирам батарей, с которыми мы смогли связаться, а также одежду и медикаменты – штабам, но позиция к этому времени выглядела сомнительной, особенно на фронте 1-го Донского корпуса, из-за дрогнувшей способности к сопротивлению Кубанской армии. В тот день, когда я уезжал, мой старый друг артиллерист генерал Марков фактически заявил мне, что становится все более пессимистичным, а по прибытии через несколько часов на узловую станцию Торговая, после того как туда дошла весть о мощном наступлении красных, мы застали всех в крайней панике.

На месте, когда мы приехали, царило огромное возбуждение, и люди передвигались в состоянии заметной тревоги, которая легко могла перерасти в нечто куда более опасное при малейшем неверном слове. Никто, кого не затронула Гражданская война или крупное военное поражение, которые мы сейчас переживали, не сможет понять эту жуткую деморализацию. Она была видна в поведении, речи и выражении всякого, кого я видел, как будто это была распространяющаяся эпидемия неуверенности.

Несколько офицеров тихо беседовали.

– Что же будет дальше? – спросил один из них. – Говорят, беженцы поступают тысячами.

Толпа на перроне прибывала и убывала, поскольку страх передавался от одного человека к другому, и люди заспешили к своим телегам, быстро толкая их вперед со своим имуществом, нервно оглядываясь. Кто-то дал пощечину капризному ребенку, и, когда тот заплакал, раздался шум, перекрывший гвалт этой несчастной мешанины.

– Красные идут, – произнес кто-то, и все устремились к дороге.

Потом, когда люди поняли, что это ложная тревога, к станции вновь прихлынула толпа, беженцы без мест умоляли людей на поездах дать и им местечко. Однако солдатам приходилось проявлять суровость при виде этой трагедии. Человеческая жизнь стала такой дешевой, а смерть – таким привычным явлением, что никто уже не был в состоянии ощущать какие-то эмоции в этом ужасе.

Русские офицеры беспокойно следили за своими солдатами, опасаясь, не набросятся ли они на них, и тихо и мучительно обсуждали, добрались ли впереди красные до места их назначения, вспоминая, как иногда захваченных красными в плен офицеров бросали голыми в снег, пока те не замерзали, или казнили, забивая молотками, чтобы сберечь патроны.

Как обычно, точной информации не было, никто не осуществлял надлежащего командования, и каждый обвинял всех остальных в том, что его подвели. На севере ясно можно было расслышать звуки стрельбы, и несколько групп, отставших от кубанских полков, были в том умонастроении, когда винная лавка представлялась очень привлекательной наживкой. Мы слышали перестрелку и в городе и знали, что, как только вино пойдет по кругу, большевики станут наглее, раздраженные солдаты примкнут к ним, и в конце концов все превратится в руины.

Мои вагоны были прицеплены к поезду, который должен был в любой момент отправиться на Тихорецк, но прошло еще семь часов, прежде чем мы отъехали, потому что выяснилось, что поезд был составлен из вагонов, требуемых для других целей. Увидев, как поезд три раза расцепляли, чтобы убрать эти вагоны да еще один, который был слишком ветхим, чтобы вообще двигаться, Лак, который пробился ко мне назад после того, как увидел своих жену и дочь в целости и сохранности на пути в Новороссийск, в конце концов в бешенстве поднялся в кабину машиниста.

Последовал разгоряченный спор, несколько угроз и весьма многозначительное прикосновение пальцем к кобуре пистолета, и в конце концов машиниста убедили продолжать движение. В течение всего этого времени наши лошади оставались под седлом в стойле рядом с нашим вагоном, потому что ситуация представлялась ненадежной и продолжала оставаться таковой в течение нескольких часов. Но в конечном итоге мы доехали до Тихорецка примерно через тридцать шесть часов.