Читать книгу "Я дрался на Т-34. Третья книга - Артем Драбкин"

Наши танки скапливались правее от нас, в балке, и я выехал к обрыву и увидел, как вдали, в клубах дыма и пыли, отходит колонна немецкой техники. Я выпустил по ним с десяток снарядов и отъехал от края балки, где тут же стали рваться снаряды.

Стоит метрах в ста от нас еще одна «валентина». Подбегаю к ней, снял с пояса гранату, стучу ею по броне. Вылезает из башни командир танка, спрашиваю:

– Где ротный?

– Убило Лосева. Теперь Савиных нами командует.

Пошел по тропке до края балки, где находилось несколько наших танков, увидел там Савиных, доложил ему, что по дороге отходит немецкая колонна. Он приказал мне бить по этой колонне, пока остальные танки попытаются под немецким артогнем выехать из балки. Мой танк выехал на край, мы снова стреляли по колонне, которая скрывалась в громадных клубах пыли и дыма, пока Савиных с другими танками не вышел из балки, а потом и сами двинулись вперед, в направлении деревни Букрын.

Ехали по полю, я стрелял из пулемета по хатам, вышли на полевую дорогу, ведущую прямо в село, и заехали в проулок. Смотрю – справа от нас немецкое орудие, стал поворачивать башню, успел увидеть, как немцы отбегают от орудия, и тут… адская боль в руке, я сполз с сиденья, танк сильно качнуло, грохот, и машина остановилась. Мы наехали на пушку и раздавили ее. Меня вытащили из танка через башню, сзади уже подбегала наша пехота. Чистяков мне забинтовал кисть правой руки, кровь сочилась через бинты, и я сказал заряжающему, чтобы он взял у меня из левого кармана еще один индивидуальный пакет и наложил его на первый бинт.

Я сказал экипажу, чтобы ждали, кого-то пришлют мне на смену, попрощался с механиком и заряжающим и, стоная от боли, пошел в тыл, к Днепру, по грунтовой дороге. Навстречу мне шла цепью наша пехота. Смотрю – на дороге стоят два «Тигра», один против другого, слева резкое возвышение дороги, а справа обрывистый скат. Эти подбитые «Тигры» закрыли собой проход для колесных машин, которые догорали, окутанные чадящим дымом. Несколько грузовиков, легковушка, три покореженные разбитые пушки, трупы… и снова горящие машины… Все брошено впопыхах. Видимо, первый подбитый немецкий танк, стоящий поперек и уткнувшийся пушкой в возвышенность, собой перекрыл дорогу, и вся колонна оказалась в ловушке. Никто не смог развернуться – с другой стороны обрыв!

Я шел, и радость от увиденного немного приглушала сильную боль в раненой руке. Я думал, что тут и моя работа, ведь это был именно тот участок дороги, по которому я стрелял из танка.

Стал рассматривать первый «Тигр». Сзади, над мотором (у «Тигра» трансмиссия впереди), была натянута мелкая сетка, наверное, чтобы брошенные бутылки КС не разбивались, и покрытие, кажется, мягкий асбест.

Я сполз по обрывистому скату – вдали блестел Днепр – и пошел к реке…

На мосту стояли военные с красными околышами на фуражках, энкавэдэшники из заградотряда. Среди них был один капитан, который крикнул кому-то из своих:

– Проверь танкиста! Небось руку кровью обмазал и бежит!

Заградотрядовец стал разматывать бинты на руке, видит, из-под них сочится кровь, и говорит мне:

– Извини, браток, проходи.

– А где тут госпиталь?

– На той стороне, пройдешь прямо по дороге до села километра три, там увидишь.

Иду, вижу – несколько хат с соломенными крышами и большая брезентовая палатка с красным крестом. Мне в палатке сделали укол от столбняка, повели на санобработку, обмундирование кинули в прожарку, и я, кряхтя от боли, пытался как-то помыться.

Повели в палатку, сняли мои бинты, промыли рану, положили гипс до локтя.

Завели в хату, там на полу настелена грязная солома, и лежит на ней один младший лейтенант из пехоты, жизнерадостный и веселый татарин. Ему осколок попал в ягодицу, и я сказал:

– Ты, видно, драпал, если тебя в такое «интересное» место ранило.

Он рассмеялся, мол, точно драпал, да сзади мина разорвалась.

Из соседней комнаты раздавались стоны, и пехотинец сказал, что там лежит сильно обгоревший капитан-танкист.

Ночь я провел в стонах, боль в руке усиливалась, и мне казалось, что стоны помогают ее терпеть, а в соседней комнате орал от боли обгоревший танкист.

Пришла медсестра, сказала, что капитан не жилец и помочь ему медики уже не могут. Мне тоже хотелось кричать от невыносимой боли, рука под гипсом горела, я озверел и как ошалелый зашел в палатку, где находилась женщина-врач, капитан медслужбы.

Я кричу:

– Гипс снимите! Боль адская!

А капитанша заявляет, что гипс наложен на две недели и только потом его снимут. Я стал орать, что сам сорву этот гипс, тогда военврач говорит медсестре:

– Сними с него гипс.

Срезали гипс ножницами, а под ним кругом черный гной! Стали промывать рану, и из нее вываливается осколок. Мне стало легче, боль затихла.

Я лежал в госпитале, наши уже взяли Киев, но рана не заживала, а два крайних пальца скрючило контрактурой, они были загнуты к ладони.

Наш полевой госпиталь в ноябре перебазировали в Пуще-Водицу, на окраине Киева. Разместили в хорошем уцелевшем здании, где уже были железные кровати с постелями. Рядом с госпиталем роща и конечная остановка киевского трамвая.

Стал осматривать меня главный хирург госпиталя, зондом тыкал в мою рану, пока не пошла кровь с гноем, и после сказал, что надо делать операцию по удалению осколков из руки. Привели в хирургическое отделение, привязали за руки и за ноги к операционному столу, сделали блокаду, обкололи всю руку, хирург сделал разрез и стал копошиться в ране.

Я только слышал, что он говорит ассистенту и операционной медсестре:

– Запишите: разрез длиной 13 сантиметров, чистка лучевой кости…

После этой операции мое состояние улучшилось, но тут пришло письмо из Артемовска, в котором кто-то мне сообщил, что вся семья Матусовых погибла от немецких рук. Мне стало тяжело на душе, не хотелось жить…

Я стал для себя никчемным человеком, который никому не нужен и которого никто уже не ждет. Только одна мысль – побыстрей выписаться и снова пойти воевать и мстить.

В ране оставалось еще сантиметра четыре незажившего шва, но я пошел к главному врачу госпиталя и попросился на выписку. Он ответил:

– Пока рано. Да еще и так бывает, есть такие ловкачи, которые специально выписываются с незажившим ранением пораньше, чтобы потом растянуть лечение в другом месте и не попасть на фронт. Я о вас так не думаю, но если вы хотите выписаться досрочно, то пишите заявление с просьбой.

Я раненой рукой кое-как написал заявление, и 5 февраля 1944 года меня выписали из госпиталя.

Выдали старую солдатскую шинель и направление в сторону Винницы, где в каком-то штабе я должен был получить назначение.

Добирался на попутках и как-то слез в какой-то безлюдной деревушке, где повсюду валялись трупы немецких солдат. Проехал до следующей деревни, машина дальше не шла, в какую хату дверь ни открою, все битком забито нашими солдатами. Смотрю – вдали лесочек, а на опушке стоит одинокая хата.