Читать книгу "Последняя из Стэнфилдов - Марк Леви"

– Нет, я сказал, что она появилась в замке. Салли-Энн – приемная дочь. Ханна была уверена, что бесплодна, а теперь забеременела. Увы, счастье и несчастье часто идут рука об руку: отцом сына, которого она носила, был человек, виновный в смерти ее отца. Ханна уже не строила иллюзий: Роберт выдал место, где прятались партизаны, в обмен на свободу. Сэм и партизаны заплатили за его предательство своими жизнями. А теперь представьте себе этот конфликт между чувством и долгом! Плюс ко всему Ханна ни на минуту не забывала преподанные ей Гловером правила: рынок произведений искусства – тесный мирок, где все друг с другом знакомы и где главное – держать рот на замке. Если бы правда однажды вышла наружу, их брак ни за что не устоял бы, а репутация оказалась бы навсегда замаранной. И тогда им пришлось бы проститься и с процветанием, и с галереей. Кто захочет иметь с ней дело после такого скандала? Ханна упаковала Хоппера, уложила в картонную папку для этюдов, запечатала ее воском и поместила в сейф мужа, сказав, что там лежит особенно дорогая ей картина, потом заставила поклясться жизнью детей, что он никогда не вскроет коробку. Это была жестокая и изощренная месть. Каждый раз, открывая сейф и видя коробку, Роберт мучился вопросом, обнаружила ли Ханна доказательство его вины. Казалось бы, долго соблюдать договоренность было немыслимо, тем не менее это продолжалось одиннадцать лет. Ханна уже не была прежней любящей и преданной супругой. Роберт мог лелеять только дочь, и Салли-Энн, не ладившая с матерью, в ответ дарила отцу беззаветную любовь. До тех пор, пока…

– Пока ей не исполнилось двенадцать?

– Действительно, примерно в этом возрасте она подслушала, как родители страшно ссорятся в отцовском кабинете. Ханна узнала, что муж ей изменяет. Он завел первую, но не последнюю любовницу в своей жизни. В его оправдание можно сказать, что Роберт был красивым мужчиной, а жена, не способная его простить, много лет им пренебрегала. Для человека естественно нуждаться в любви, чувствовать себя любимым. Упреки сыпались с обеих сторон, ситуация накалялась. В конце концов Ханна крикнула, что «Девушка у окна», которую он украл из французской охотничьей сторожки, вот уже одиннадцать лет заперта в его сейфе. Какая изощренная, убийственная аналогия! После этого она рассказала ему все, что знала. В тот вечер Салли-Энн услышала не только о супружеской неверности отца, но и о том, что он не был героем, каким она его воображала, что, спасая свою шкуру, он совершил то, чему не может быть прощения. Она отреагировала так, как всякая девочка в ее возрасте. Порой даже нет нужды в подобном скандале, чтобы раздуть тлеющее в юной душе пламя. Произошел взрыв ненависти. Теперь она ненавидела мать, столько лет поддерживавшую ложь во избежание худшего, отца, мигом превратившегося в негодяя, и брата, всеобщего любимца, в отличие от нее, приемыша. Ханна испугалась, как бы дочь, жаждавшая мести, не проболталась кому-нибудь и не выдала тайну, которую так долго хранили ее родители. Дабы этого не случилось, она отправила Салли-Энн учиться в Англию, где та пробыла до совершеннолетия.

Шейлок залпом выпил вино и аккуратно поставил бокал на скатерть.

– Что ж, угощение было великолепно. Предоставляю вам за него расплатиться. Вернемся сюда, как только пожелаете: я заметил в меню филе из окуня с трюфелями, которое охотно отведал бы. Припомнив всю эту историю, я снова захотел дописать свою книгу. Надеюсь, вы сдержите слово и согласитесь на ее публикацию. Был очень рад знакомству с последней из Стэнфилдов.

Профессор встал, потряс нам обоим руку и был таков.

* * *

У себя в гостиничном номере, растянувшись на кровати, я вспоминала рассказанное профессором за ужином.

Как ни странно, я ощутила больше близости с матерью, чем когда-либо прежде, при ее жизни. Теперь я понимала, что ей пришлось пережить в вынужденном изгнании, понимала, что она чувствовала, будучи дважды брошенной: сначала родителями, потом людьми, которые ее удочерили: об этом она рассказала нам почти правду. Но в ту ночь, лежа без сна, я поняла, почему они с отцом ничего нам не говорили: им хотелось нас защитить. Как я жалела, что она ничего нам не открыла! Как убивалась, что не дала ей больше любви, ведь она так в ней нуждалась! Если я расскажу о ее прошлом Мэгги и Мишелю, не предам ли я ее?

В голове теснилось столько вопросов, что я не могла уснуть. Так ли добросовестен профессор Шейлок, не преследует ли он прежде всего цель добиться разрешения на публикацию? Знал ли он, кто я такая, до встречи с нами? Если аноним не он, то кто же? И чего он добивается?

Завтра я должна сдержать обещание и помочь Джорджу-Харрисону отыскать следы его отца.

35

Элинор-Ригби

Октябрь 2016 г., Балтимор

Было холодное тусклое утро, город выглядел серым. Терпеть не могу позднюю осень, когда измученные ветром улицы выглядят постаревшими. На тротуарах стояли грязные дождевые лужи. Джордж-Харрисон ждал меня у пикапа. На нем была старая джинсовая рубашка, кожаная куртка и бейсболка; он и сам смахивал сейчас на бейсболиста. Но главное, он был в отвратительном настроении. Он долго меня разглядывал, потом со вздохом уселся за руль.

Я села с ним рядом и, не дожидаясь, пока он тронется с места, спросила, куда мы поедем.

– Вы езжайте куда хотите, а я возвращаюсь домой. Деньги не растут на деревьях. Кстати, о деревьях: меня ждет работа.

– Мы уже у цели, а вы готовы все бросить?

– Что за цель? Что бросить? Я бросил свою мастерскую в надежде хоть что-то узнать про отца, но все время, что мы здесь, я только и слышу, что о неприятностях вашей матушки и о приключениях вашей семейки. Это очень вдохновляет, вас в особенности, но у меня нет ни средств, ни желания дальше торчать в этом городе, где мне, судя по всему, больше нечего делать и нечего узнавать.

– Не верю, что вы говорите серьезно! Да, в моих поисках мы продвинулись дальше, чем в ваших, но даю вам слово, вчера я засыпала с мыслью исправить этот перекос и заняться вашей частью истории.

– В каком это смысле «заняться»? – прошипел он, начиная злиться.

Я понятия не имела, что ответить, а врать я не умею, поэтому мне осталось лепетать что-то невразумительное.

– В общем, мы, как я погляжу, пришли к согласию, – продолжал Джордж-Харрисон, решив положить конец моим мучениям. – Вы ничего не знаете, я тоже. Так и запишем. Я был рад познакомиться с вами. Не считайте меня ни полным идиотом, ни грубияном, я не забыл, что произошло в этом пикапе, пускай это продолжалось всего несколько мгновений. Мне бы тоже хотелось вас поцеловать, то есть самому проявить инициативу, но вы живете в Лондоне, а я – в городишке в тысячах километров от вашей прекрасной столицы. Скажите, к чему бы привел такой поцелуй? Только не говорите, что вы этого тоже не знаете. Лучше я вернусь к своей жизни, к своей работе. Со своим отцом я для себя давно разобрался. Так что к черту это анонимное письмо и того, кто его накропал. Если уж на то пошло, мне уже неинтересно, кто такой этот аноним, больно много чести! Даже если наш профессор, жрущий, как свинья, несмотря на свои широкие познания, все это придумал, чтобы состряпать свою книжонку, пусть и он проваливает ко всем чертям! Прежде чем мы расстанемся, могу дать вам один совет: напишите свою статью – и тоже поскорее возвращайтесь домой. Это лучшее, что мы оба можем сделать.