Читать книгу "Непреодолимое черничное искушение - Мэри Симсес"

Я смущенно опустила глаза.

– …и после того, как мы поговорили… одним словом, я знал, что у дяди были кое-какие старые фотографии. И подумал, что пришло время мне на них взглянуть. Я все думал о тебе и обо всем том, что ты узнала о своей бабушке. И решил: если Эллен может это – то и я могу. И я решил поискать фотографии. И нашел, – он поколебался, а потом продолжил: – Но я нашел еще кое-что. Кроме фотографий, – он протянул мне шкатулку: – Открой.

Я подняла крышку шкатулки за медную ручку – комната сразу наполнилась ароматом кедрового дерева. В шкатулке лежала пачка конвертов разных размеров и расцветок, они были аккуратно перевязаны бечевкой, очень старой и хрупкой на вид. Края конвертов загнулись и пообтрепались, бумага пожелтела, а местами стала почти оранжевой или даже коричневой от старости. Кое-где можно было разглядеть почтовые марки – они, словно маленькие произведения искусства, отливали приглушенными, но когда-то яркими цветами, зеленым, красным, синим, а рисунок уже почти невозможно было разобрать. Большие круглые штампы поверх марок свидетельствовали о том, что эти письма не дошли до адресата или были отправлены обратно.

На самом верхнем конверте была приклеена марка за три цента, фиолетово-коричневая, с портретом Кейси Джонс в середине и изображением локомотива по бокам. На конверте было написано имя «Рут Годдард» и адрес в Чикаго. Чернила, которыми был написан адрес, когда-то, наверно, были синими или черными, но теперь совсем выцвели и приобрели коричневый оттенок. А вот почерк по-прежнему прекрасно читался – аккуратный, компактный и решительный.

Я осторожно провела пальцем по строке с адресом.

– Это… от твоего дяди моей бабушке.

Рой наклонился ко мне.

– Я не хотел читать их без тебя, – он протянул руку и потянул за бечевку, которой были связаны письма. Она тут же порвалась и развалилась на части.

Я взяла в руки самый верхний конверт. Бумага была тонкая и сухая. Обратный адрес – Чет Каммингс, Бейкон. Я взглянула на другие конверты – они все были адресованы моей бабушке в Чикаго и все были от Чета Каммингса. Ни одно из писем не было распечатано. И на каждом в графе «кому» бабушка зачеркнула имя и адрес и написала своим неповторимым, четким и округлым почерком: «вернуть отправителю».

Я взглянула на Роя, чувствуя, как меня затапливает волна печали.

– Их все написал он. Все.

Рой кивнул.

– Начиная с декабря 1950-го года, – продолжила я, рассматривая почтовые штемпели, – и до июля 1951. Все эти письма. А она не распечатала ни одного из них.

– Похоже, что именно так.

Рой хотел прочитать эти письма. А я вот не была уверена, что хочу этого. Это же были любовные письма – скорее всего. Меня начало подташнивать от волнения.

– Ты правда считаешь, что нам стоит читать это? – Я поставила шкатулку на кофейный столик. – Просто… это же очень личное… личные чувства и мысли твоего дяди, адресованные моей бабушке. Не нам.

– Я считаю, что нам нужно это прочитать, – Рой говорил с такой уверенностью, что его уверенность начала передаваться и мне. – Более того – мы просто обязаны это сделать.

Он подошел к окну и стал смотреть в него, ероша рукой волосы на затылке.

– Конечно, я тоже испытываю некоторую неловкость. Потому что да, это действительно нечто очень личное и даже интимное, и мы как будто вторгаемся в чужую личную жизнь. Но… слушай, Эллен, это твоя бабушка прислала тебя сюда, это она впутала тебя во все это. А теперь получается, что и мой дядя меня в это впутал. И мы должны с этим разобраться, ради них и ради нас самих, мы должны докопаться до истины. Что бы там ни произошло между ними – нам нужно с этим покончить. Отпустить.

Я задумалась над его словами. «Нам нужно с этим покончить. Отпустить». Всем нам, включая наших предков, которые, по выражению Роя, «впутали» нас в эту историю. Да, в этом был смысл. Наверно, пообещав бабуле доставить письмо лично Чету, я тем самым невольно взвалила на свои плечи часть той ноши, которую она несла всю свою жизнь. И нам нужно с этим покончить, чтобы жить дальше. Рой был прав, абсолютно прав.

– Ладно, – сказала я. – В таком случае – начинай.

Рой взял верхний конверт, на штемпеле которого стояла самая ранняя дата, и вскрыл его. Из пожелтевшего конверта выпал листочек бумаги, все еще почти белый, сложенный в четыре раза. Рой развернул его, бережно разглаживая глубокие складки, а я придвинулась ближе к краю кресла.

Рой начал медленно читать:

«2 декабря 1950 года.

Дорогая Рут!

Я все еще не могу опомниться от встречи с тобой в Чикаго. Одно дело прочитать о чем-то в письме и совсем другое – услышать лично. Не могу поверить, что ты действительно любишь его. Я могу понять, почему тебе льстит его внимание: он студент-медик, он когда-нибудь станет врачом, он не такой, как все те, с кем ты раньше была знакома. А ты впервые уехала из дома так далеко. Но я прошу тебя: прислушайся к своему сердцу. Убедись сначала, что это настоящая любовь. Неужели ты можешь вот так легко отказаться от всего, что было у нас с тобой? Забыть последние три года? Мы так похожи с тобой, ты и я, у нас столько общего: мы родились в одном и том же городе, мы хотим одного и того же, я знаю, о чем ты думаешь раньше, чем ты сама об этом начинаешь догадываться. Можешь ли ты сказать то же самое про Генри? Знает ли он тебя так, как знаю я? И любит ли он тебя так, как люблю я?

Возможно, то, что ты принимаешь за любовь, на самом деле просто увлечение, которое пройдет без следа через несколько месяцев. У нас с тобой есть общие воспоминания. Есть общее прошлое – поле летней черники, как мы слушали радио на заднем дворе дома твоих родителей, как ты рисовала под дубом около сарая… Да, у нас есть прошлое, и я думаю – есть будущее. Пожалуйста, не руби сплеча. Пожалуйста, обдумай все, не спеши. Не делай того, о чем можешь потом очень жалеть. Это все, о чем я прошу. И помни: на свете нет никого, кто любил бы тебя так же сильно, как я.

Чет».

Я глубоко вздохнула. Было так странно слушать, как Рой читает письмо своего дяде к моей бабушке. И почему-то я чувствовала себя виноватой за то, как вела себя бабушка, и мне хотелось извиниться – за ее жестокость и равнодушие по отношению к Чету и его чувствам. Но я ведь не была ею, а Рой не был Четом – поэтому я сомневалась, что это будет уместно.

– Мой дядя был не из тех, кто быстро сдается и отступает, – заметил Рой, вкладывая письмо обратно в конверт и протягивая следующее мне.

Это письмо было написано спустя всего неделю после первого. Чет снова просил бабушку не спешить и рассказывал ей, как сильно любит ее. И еще описывал свою жизнь в зимнем Мэне.

«Вчера я видел Джорджа Клири и Руби Сван, они поднимались на Хаббард Хилл с санками, и я подумал о тебе. Вспомнил прошлую зиму, как мы с тобой катались на санках с этого холма вместе, как только что выпавший снег хрустел у нас под ногами, как при дыхании образовывались белые облачка пара у наших лиц… Без тебя холодно. Черничные кустики в ледяном плену, и ветер воет ночи напролет, как голодный зверь. Я скучаю по тебе. Я люблю тебя».