Читать книгу "Шоу гремящих костей - Татьяна Луганцева"

– Вы – нигде. Вы не могли знать, что у Карла Штольберга аллергия на актерский грим. Он и сам этого еще не знает, но не беспокойтесь, я посоветую ему больше никогда в жизни не общаться с актрисами. Эх, огорчена будет Люся Цветкова, не состоится свадьба века! Сначала я внимания не обращала на его чихание, думала, что он простыл на наших российских просторах. Потом я задумалась о том, что чихает Карл очень избирательно. Первый раз он начал чихать, оказавшись в театре, потом он постоянно чихал в гримерной у Алевтины. Самым интересным было то, что Карл возвращался со слезящимися глазами и заложенным носом из квартиры соседки Дианы. При этом в квартире, где шел ремонт, он не реагировал на пыль, которую я там подняла! Значит, в квартире Дарьи Михайловны было то же, что присутствовало и в гримерных комнатах у артистов. В квартире неприметной соседки Дианы был театральный грим! Ваша роль сыграна, Алла Демидовна, – сказала Яна, услышав звук сирен. Это приехали по ее вызову, который Яна успела сделать, когда увидела, в какое положение попал Ричард.

– И ты не хочешь знать, ради чего мы все это делали? Узнать причину преступлений, как выразился твой супруг? Не думаешь же ты, что женщина с моим умом, разработавшая такой хитроумный план…

– Я знаю вашу причину, – устало перебила ее Яна, отводя глаза.

– Да?! И давно? – прищурилась Алла Демидовна.

– Я догадалась только что…

– Какая причина? – удивленно спросил Ричард.

– В этом деле было очень много плохих врачей, – сказала Яна.

– Что? Яна, о каких врачах ты говоришь? – Ричард полуобернулся к ней.

– Говоря о плохих врачах, я в первую очередь имею в виду и себя. Ни Сан Саныч, ни я не поняли, что Диану травят, и я не сразу поняла, что Влад болен, причем серьезно… Эти его постоянные бледность и слабость… Карл один раз не сильно врезал ему по физиономии, так Владислав сразу же отключился. А эта его невероятная история о том, что у него в номере рожала женщина! Видимо, это было первое, что пришло ему в голову, и не самое удачное, надо отметить. Да он сам истекал кровью, уж не знаю из какого места, и останавливал себе кровотечение в ванной комнате. Дверь в номер Влада была открыта, наверняка Алевтина бегала к своему любовнику оказывать помощь, но мы спугнули ее. Я поэтому и не проверяла его бредовый рассказ о родах в гостиничном номере, да у меня и времени не было обзванивать станции «Скорой помощи» и родильные отделения. Влад показал нам свои руки, они были все в синяках якобы от того, что за них цеплялась рожавшая женщина. На самом деле, я думаю, у тебя, Влад, какие-то внутренние, подкожные кровоизлияния. Чем ты болен? Можно было бы подумать, что ты заразился ВИЧ-инфекцией, но, насколько мне известно, от этого заболевания на данный момент излечиться нельзя. По крайней мере, твои дети тебе бы в этом не помогли, это точно. А вы очень старались, чтобы девочки вернулись к отцу. Лейкоз? Я угадала, Влад? Тебе понадобился костный мозг для пересадки? И тогда ты вспомнил о своих детях, о своих молодых и здоровых родственниках, которые могли стать для тебя донорами. Ты ведь ради спасения собственной шкуры вместе со своими матерью и любовницей, мечтающей уехать в Лондон, затеял все эти преступления? Ты быстро угасал, тебе срочно нужна была операция, поэтому вы и поменяли тактику медленного, незаметного отравления на дерзкие покушения? Вы не могли больше ждать, когда Диана отравится ртутью и умрет, тем более что она по воле случая переехала в другую квартиру, где стала чувствовать себя значительно лучше из-за отсутствия отравляющих веществ. Ты, Влад, любил и любишь только себя! Ты был прав, Ричард, этот эгоист не мог вдруг воспылать любовью к своим детям. Это абсурдно! Я не понимаю одного, Алла Демидовна, вы были готовы убить детей, ведь они все-таки ваши внуки!

– У меня есть только сын! Эти девчонки – от той жалкой женщины, которой все-таки не удалось испортить жизнь моего сына.

– Чтобы девочки раньше времени не умерли в отравленной квартире, вы частенько с охотой брали их к себе по-соседски, так ведь? Это каким же надо быть чудовищем, Алла Демидовна, чтобы, общаясь со своими внучками, нисколько не привязаться к ним и спокойно расценивать их только как доноров для своего сына! – сказала Яна.

– Это ужасно… – произнес Ричард, сжав пистолет.

Яна даже испугалась, что он сейчас нажмет на курок, но Ричард сдержался. Влад, так эффектно вышедший на сцену с пистолетом в руке, не произнес больше ни слова.

Милиция задержала Аллу Демидовну, Влада, а Яна с Ричардом поехали вместе с ними давать показания. Последней уходила со сцены Яна. Она обернулась и громко сказала в зрительный зал:

– Все-таки я докопалась до истины! Как же мне стало легко! Занавес! Спасибо за аплодисменты!

Она поклонилась пустому залу и пошла за Ричардом, который стоял за кулисами и ждал жену.

Алевтину взяли в гостиничном номере в этот же день. Она не говорила ничего, только мило улыбалась следователю. Мать с сыном, наоборот, рассказали все в мельчайших подробностях, им терять было уже нечего. Владу оставалось совсем мало времени для жизни, а Алла Демидовна, видимо, хотела сыграть свою последнюю роль в суде.

По дороге домой Ричард спросил, сидя вместе с Яной на заднем сиденье такси:

– Можно мне поинтересоваться? Ты предположила, что Алла Демидовна инсценировала свою смерть и спряталась в люке, но ты не могла знать этого наверняка.

– Нет, я знала про люк точно, я просто забыла про него. Такие секреты есть почти на каждой сцене для эффектного появления или исчезновения актеров и реквизита. Я понимаю, о чем ты думаешь… Если бы ты не провалился в люк, ты сейчас был бы мертв. Я очень переживала за тебя и надеялась, что ты правильно поймешь и пойдешь за световым лучом.

– Так ты еще могла и ошибиться в месторасположении люка? – всполошился Ричард.

– Могла… но не ошиблась же. Тревога хорошо освежила мою память. Ладно, расслабься… Наконец-то можно сообщить Арнольду Ивановичу, чтобы он привозил детей в город, Сан Саныч может выписывать свою пациентку, а директор крематория пусть снимет табличку в колумбарии с данными Дианы, потому что она ожила и, я надеюсь, что будет жить долго и счастливо.

28

«Вот мужики пошли! – недоумевала Яна. – Одного огрели по голове, обокрали и выкинули из машины, со вторым проделали то же самое, а они даже не вспоминают об этом! Словно так и надо! И милиция хороша! Походили по автовокзалу с дубинкой, поискали, и на этом расследование закончилось. Конечно, эти два чудика не могут никого опознать, мужчина был в дубленке с поднятым воротником и надвинутой на глаза кепке, да и оба раза было темно. Остальные жертвы почти все находились в состоянии алкогольного опьянения, он, видимо, специально таких клиентов подбирал, которые и маму родную не узнают, не то чтоб незнакомого дядьку. Даже фоторобота не составить. Только мне непонятно, на что милиционер рассчитывал, блуждая по автовокзалу ночью? Что к нему подойдет преступник и предложит подвезти как состоятельного клиента? На живца надо ловить, на живца… Я не смогу уехать со спокойной совестью, пока не поквитаюсь за своих мужчин! Я им покажу класс…» – так думала Яна, сидя в какой-то забегаловке, работающей круглосуточно, недалеко от автовокзала. Она заказала винегрет, котлеты «Пожарские» с капустой, бокал красного сухого вина и кофе. Когда сонный, недовольный, что его потревожили, официант принес ее заказ, Яна поняла, что шеф-повар в этом заведении не любит людей – раз, не любит продукты питания – два и, самое главное, не любит и не умееет готовить – три. В винегрете, кроме заветренной свеклы, не было больше ничего: ни огурчиков, ни картофеля, ни лучка, ни морковки. «Пожарская» котлета ничем не отличалась от обычных столовских котлет и больше смахивала на резиновую набойку, которую Яна видела у обувного мастера в «Ремонте обуви». Капуста, что лежала рядом, была подгоревшей и жирной. Яна перевела свой взгляд на чашку кофе. Попробовав его, она убедилась в своих подозрениях. Он был холодным и непростительно сладким. Она притворилась, что очень поглощена едой, а сама поглядывала в окно и ожидала, когда перестанет ходить общественный транспорт. Наконец, она поняла, что ей пора. Яна расплатилась за несъедобную еду, взяла два чемодана, задвинутых под стол, в обе руки и вышла на улицу.