Читать книгу "Мы дрались против «Тигров». «Главное – выбить у них танки!» - Артем Драбкин"

В Бухаресте нас король Михась с балкона встречал. По этому поводу было приказано немецкие трофейные шмотки, которые мы одевали, поскольку одежда быстро изнашивалась, сбросить, одеть только свои гимнастерки. В Бухаресте остановились. Город жил обычной мирной жизнью – магазины работают, рестораны. Нам выдали леи. Причем один рубль стоил 100 лей. Я получал что-то около 2000 рублей. На эти деньги можно было купить особняк. Но на руки денег выдавали мало. Часть сдавали в Фонд обороны, на облигации подписывались, какую-то часть денег я матери высылал. Вот на эти деньги я себе часы купил наручные. А некоторые ребята там загуляли. Наше командование, почувствовав, что, не дай бог, разгуляется русская душа в мирной обстановке, приказало покинуть Бухарест и двигаться в направлении Венгрии.

Тут вот произошел бой, который я могу назвать самым неудачным своим боем. Мы атаковали румынское село. Пехота залегла под огнем пулемета, стрелявшего с чердака двухэтажного здания, стоявшего метров на 250–300 ближе к нашим позициям, чем остальные дома. Перед этим домом проходила гравийная дорога, в кювете которой спрятались от огня пехотинцы. Меня вызвал командир батальона и приказал выдвинуться на прямую наводку и уничтожить пулемет. Прежде чем выкатывать орудие, я перебежками с ординарцем и командиром минометной батареи старшим лейтенантом Сергеем Верхолашиным (он придерживался меня, считая, что я везучий и со мной его не убьют) двинулся к дороге. И нет бы нам взять чуть левее, где росла кукуруза и можно было скрыться в ее зарослях. А мы побежали по открытому полю с чахлой травой и редким кустарничком. До кювета мы не успели добежать, когда огонь пулемета сосредоточился по нам. Упали. Перед носом фонтанчики пыли. Мы лежим и ждем, понимая, что сейчас убьют или ранят. Сергей лежал слева от меня, ему пуля попала в глаз. Он закричал.

Я отправил ординарца с приказанием первому и второму орудию выдвинуться ко мне. Когда ребята начали выкатывать уже заряженные орудия, пулеметчик убил одного и ранил двоих из расчета первого орудия. Я к этому моменту уже перебежал в кювет и оттуда начал командовать. Третьим снарядом мы попали в окно, откуда стрелял пулемет. Огонь прекратился, а за домом по полю немцы побежали в село. Поле голое. Эти два орудия открыли по ним огонь, а я приказал подтянуть остальные орудия. Снаряды рвались, немцы бежали, падали… не знаю, сколько мы там убили… Не надо было мне в этот кювет бежать – задержал выдвижение первых двух орудий, Сережку ранили, в расчете потери. В общем, неудачно действовал.

– Как хоронили погибших?

– В 43-м году хоронили нормально. Делали сколок с карты с указанием места захоронения и кто похоронен. Хоронили в своем обмундировании. После того как могилу засыпали, ставили дощечку с надписью. За этим следили достаточно строго. Ну а в 41-м когда как… Смертные медальоны мы выбрасывали.

На нем надо было написать все свои данные, и было такое суеверие – напишешь, значит, убьют. А часто бывало так, что убитый лежит, а у него ни документов, ни жетона – похоронили, а кому-то отправили извещение – пропал без вести.

Шли через Трансильванские Альпы. У них высоты 2–2,5 тысячи метров. Дорога шириной метров шесть вилась над обрывами по сто – сто пятьдесят метров. Немецкая авиация свирепствовала. И хотя зенитки были в колоннах, потери мы несли большие. Все же мы прорвались и двинулись в направлении города Турда. Под этим городом я был ранен в уличном бою. Я в бинокль высматривал цели, а стрелок или снайпер с крыши ударил и попал в правое бедро. Правда, кость осталась целой и через месяц я опять был в строю. Потом были бои за Будапешт. Мы шли за пехотой, сформированной в штурмовые группы, помогали огнем. Мне приказывали двигаться к какой-то из рот. Она продвигается, потом посыльный от командира прибегает: «Комбат, там пулемет бьет». Я к нему подбегаю. Вместе смотрим, как с этим пулеметом справиться, как орудие перетащить, как мне стрелять. Уличный бой – самый страшный бой. Ты не знаешь, откуда по тебе откроют огонь. Вот ведет противник огонь со 2-го или 3-го этажа. Мы же пушку посередине улицы не поставим. Напротив, например, витрина магазина. Бьем витрину, вкатываем орудие в магазин. Стреляем по противоположной стороне. Делаем пару выстрелов осколочно-фугасным «с колпачком» – взрывателем фугасного действия, чтобы снаряд взрывался внутри здания, а потом еще бронебойным для страха добавили. Огонь прекратился, но они же все ходы знают. Мы его ждем, а он появляется совершенно в другом месте и неожиданно открывает огонь.

Пришлось нашей армии участвовать в отражении немецкого наступления под Балатоном.

В последних числах марта мы пересекли австрийскую границу в районе города Кесег, после чего наш корпус лесами пробрался в район города Винер-Нейштадт. Вошли мы в город на Пасху. Немцы совершенно не были готовы к появлению наших частей. Сопротивление оказали нам только власовцы. К слову, мы ненавидели их больше, чем немцев. И рассчитывать им в бою, где ты и судья, и прокурор, и исполнитель законов войны, было не на что. Если попал – все. Некоторые выходили, бежали, руки подняв, а его на батарее из автомата – и все. А то в плен брать, куда-то отводить… Я в этом городе в бою лично семь человек убил из автомата. Мы катили орудие, а они засели в подвале дома и отстреливались. Пошли я и еще два человека. Ворвались и перестреляли их там.

Я воевал против немцев, венгров и румын. Если сравнивать их как противников, то самые сильные, конечно, немцы. На второе место по ожесточенности, по упорству я бы поставил венгров. Все остальные – слабые, а румыны это вообще… мамалыжники. Когда в 1944-м они перешли на нашу сторону, их пускали вперед. Мы стоим в готовности. Смотрим, как они пошли в наступление. Потом венгры и немцы переходят в контратаку – они бегут. Уже знаем, что сейчас нам будет команда «Вперед!». Они убежали, теперь мы в атаку. И, допустим, на ночь в охранении румын не оставляли.

Захватив город Винер-Нейштадт, двинулись на Вену. Ворвались на окраину Вены, завязались уличные бои. Командиром батальона у нас был Гончаров

Иван Тимофеевич, 1925 года рождения. Он все говорил: «Не отрываться! Артиллеристы, за мной! Вперед и вперед!» Улочки узкие, по ним машинам с орудиями не пробраться. Пехота дворами, какими-то палисадниками проскочит, а нам по улице надо ехать. А там из окон такой огонь ведут, нельзя носа высунуть. Мы отстали. Но батальон задачу выполнил – захватил Центральный железнодорожный вокзал. За это Гончаров был удостоен звания Героя Советского Союза. Впоследствии погиб у меня на глазах. После Вены мы атаковали какое-то горное село. После артподготовки и атаки штурмовиков ворвались на его окраину. Пехота залегла. С церкви по нам вел огонь снайпер, а за домами появились танки. Мы за винными погребами развернули орудия и открыли огонь по огневым точкам, а потом и по танкам. В это время Гончаров со штабом батальона перебегал чуть позади батареи – он смелый был. И буквально метрах в трех от меня снайпер его сразил.

После Вены пошли освобождать Чехословакию. В ночь на второе мая в ночном бою за город Вишков я был тяжело ранен. Мы отражали контратаку. Я стоял с биноклем и руководил огнем. Снайпер стрелял из дома неподалеку и, видимо, хотел попасть в голову, но попал в руку. Пуля перебила кисть. Я думал, что рана пустяшная, но оказалось, что очень серьезная. Меня отправили сначала в армейский госпиталь в Вену, потом в Будапешт. Там мне делали несколько операций, чтобы спасти руку. Началось заражение, дошедшее почти до плеча. Врачи сказали, что если пойдет дальше, то руку придется отрезать, но, слава богу, этого не произошло. Находился я на излечении до середины августа 1945 года. В августе меня комиссовали, дали 3-ю группу инвалидности на шесть месяцев с последующим переосвидетельствованием и отправили в Москву. Я решил поступать в Московский автодорожный институт. Два раза ходил к ректору на прием, поскольку экзамены уже кончились. Уговорил я его, и в порядке исключения, без экзаменов меня приняли на 1-й курс. Учиться было сложно, к тому же мы, фронтовики, хоть и молодые, но все же старше остальных студентов намного. Я же войну окончил в 22 года. Причем мне было присвоено звание старший лейтенант в марте 45-го, а до выписки из госпиталя об этом и не знал. Мы этим не интересовались, также как и наградами. Не за награды воевали, а чтоб добить врага…