Читать книгу "Убийство в кибуце - Батья Гур"

Моше умолк и взял в руки бумажку, лежавшую у него на коленях. Михаэль заметил, как стремительно мелькали спицы Фани и как хмурила брови Гута. Дворка, уперев подбородок в руку, не мигая, смотрела на Моше. Зив а-Коэн сидел, скрестив руки и наклонив голову. Михаэль подумал, что когда-то он был очень красивым, а сейчас выглядел до смешного молодящимся. Йохевед слушала с выражением, которое становилось все более печальным с каждым словом, сказанным Моше.

— Я чувствую, что пришла пора по-другому посмотреть на то, как мы должны изменить нашу жизнь в кибуце, взглянуть на это с точки зрения отношений между семьей и обществом. Я цитирую то, что было написано Оснат, и пусть я не так красноречив, как она, я хочу сказать, что ее начинания не могут закончиться ничем, — заключил Моше с глубоким чувством, — хотя бы потому, что Оснат мертва.

— Что значит — ничем? — с места спросила Това. — У нас есть комитет по развитию кибуца, и мы его именно для этого и создали. Любому понятно, что без Оснат…

— Да, я знаю, — прервал ее Моше, — но я хочу, чтобы мы обсудили эту проблему в целом, чтобы она прозвучала как наша дань уважения Оснат. — Он откашлялся. — В последние годы Оснат была одной из опор кибуца. Я хочу, чтобы сегодня мы приняли решение о совместном проживании детей и родителей, а также серьезно подошли к решению вопроса о создании домов со всем необходимым для престарелых.

Теперь уже Матильда поднялась со своего места и, замахав руками, закричала:

— Ты опять за старое!

Дворка тоже поднялась. Ее сухощавая прямая фигура сразу же произвела впечатление. Матильда затихла и села. Лицо Дворки тоже было бледным. Открыв рот, она заговорила назидательным, начальственным тоном, лишенным каких бы то ни было эмоций:

— Послушай, Моше, мы об этом говорили уже несколько раз. Это сложный, запутанный вопрос, который с наскоку не решишь. Мы не воздвигнем памятник Оснат, создав ситуацию, которая будет деструктивной и для личного, и для общественного. У самой Оснат не было ответов на все вопросы, даже на самые простые, например кому оставаться с больными детьми, если дома для детей будут упразднены. Ты иногда забываешь, что мы создали эффективное эгалитарное общество задолго до того, как феминистки начали сжигать свои бюстгальтеры. Это единственное место, где женщина может работать наравне с мужчиной, благодаря тому что здесь изначально были созданы условия, позволяющие ей реализовывать себя в осмысленной деятельности. Однако есть и второстепенные проблемы, которые, как любила говорить Оснат, мы будем решать так, как их решают в других кибуцах. Но меня волнует не это, а вопрос равенства. Мы создали эгалитарное общество благодаря единой системе образования. Совместное проживание детей и родителей разрушит эту систему. Я еще многое могу сказать по принципиальным вопросам, но сейчас для этого не время и не место.

Михаэль видел, как лицо Гуты исказилось ненавистью и злобой, когда она стала говорить, обращаясь непосредственно к Моше:

— Почему ты ничего не говоришь о том, что они хотели построить дом для стариков, чтобы решить жилищную проблему? Почему ты не говоришь об этом? Последний раз, когда я пожаловалась на то, что нам не дают новое жилье, Оснат мне сказала, что жилищный комитет задумал новый проект. Другими словами, они хотели построить дом для престарелых и продавать в нем часть мест старикам из города, как будто в кибуце мало денег!

— Гута, — сказал Моше, — пожалуйста, прошу тебя.

— Проси сколько хочешь, но ты нам рот не заткнешь, — закричала Матильда. — Она рассматривала это не только как решение жилищной проблемы, но и социальной. Она сама говорила мне, что старики могли бы знакомиться с новыми людьми в этом доме для престарелых или как там его называют.

— Вы просто хотите от нас отделаться, не выдвигая никаких причин, — крикнула Гута, — вот к чему сводится ваше новое видение.

— Это для того, чтобы мы не мешали внедрять им их нововведения, — сказала Йохевед, которая тоже встала с места.

— А что станет с институтом детских воспитателей? Как ты это видишь? Зачем тогда будут нужны воспитатели? — спросила ухоженная молодая женщина, сидевшая в центре зала. Михаэль не узнал ее, а Авигайль в ответ на его вопрос пожала плечами.

Дворка наклонилась вперед, достала из-под своего стула черную книгу и воскликнула:

— Товарищи! Товарищи! Позвольте мне сказать! — Постепенно установилась тишина, все, кроме Дворки, сели на свои места, а она, стоя с раскрытой книгой, стала говорить: — В трудные моменты, как этот, мы должны прислушиваться к тому, что говорили первопроходцы прежних времен, те коммунары, которые были искренни по отношению друг к другу — мы можем найти у них утешение, когда нам трудно, как сейчас. Я хочу вам прочесть отрывок из книги «Наша коммуна». Эти слова принадлежат Давиду Кахане[9], который в книге фигурирует как Давид К. Этим людям не нужно было оставлять свои имена для потомков, для них не важно, кто говорит, а важно, что говорят. Мы живем ради высшего идеала, когда счастье одного зависит от сплоченности коллектива, как сказал Давид Кахане. А теперь я прочту вам отрывок. — Она читала долго и с выражением о бедах первых основателей кибуцев, потом захлопнула книгу, села и медленно сняла очки.

— Я ей не верю, — вдруг сказал Михаэль. — Я не верю этой женщине… Наконец-то она показала свое истинное лицо.

Он подошел к раковине, наклонился и стал пить воду из крана.

— У нее крыша, что ли, поехала? — спросила Авигайль, ни к кому не обращаясь. — Зачем этот спектакль?

Михаэль вернулся в кресло и уставился на экран. Камера показывала Дворку.

— Ты не поняла главного. Никто не ходит по улице с книгой «Наша коммуна», а это значит, что она заранее готовилась. Я могу утверждать: прежде чем устроить этот спектакль, она знала, что должно произойти на собрании.

— У нее пугающий взгляд, — сказала Авигайль, — и мне она не нравится.

Михаэль закурил и встал, не отрывая взгляда от экрана. Он был полон тревоги, почти ужаса. В этот момент Дворка казалась ему совсем другой. Лицо его горело, словно он стал свидетелем чего-то ужасного.

— Я прочла этот отрывок ради последней фразы, — сказала Дворка, — чтобы подчеркнуть, что для нас опаснее всего — сомнения. Что даже в те времена люди не боялись выражать свои чувства, что семья, семья кибуца позволяет быть искренним. Мы должны постоянно анализировать себя, чтобы понять, тот ли мир мы построили, и если это правильный мир, мы должны его сохранять. — Дейв смотрел на нее широко открытыми глазами и периодически кивал головой. Так смотрят либо на мудрого учителя, который решил поделиться своей мудростью, либо на редкое животное. Театральный, страстный тон сменился у нее деловыми, спокойными интонациями, и она сказала: — Что касается совместного проживания детей и родителей, то я не вижу каких бы то ни было изъянов в нынешней системе. Задумайтесь над вашим собственным поколением — было ли что-нибудь неправильное с вами? А ваши общие воспоминания и опыт? А участие всего кибуца в развитии каждого ребенка? Мы знали, когда у него новый зуб прорезывался или когда ребенок делал первый шаг. Да вы сами служите доказательством успешности того эксперимента, который мы начали с такой верой и самоотверженностью.