Читать книгу "Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945 - Йонас Лессер"

Католический поэт Ганс Каросса сказал после войны, что в Европе нет ни одной нации, для которой немцы бы не нашли оскорбительной клички или характеристики. Французы – дегенераты и заклятые враги. Итальянцы злобные, англичане – лавочники или бесцельно болтающиеся по миру бездельники, все славяне – низшая раса, евреи ненавистны как таковые. Немцы верили в достоинства только одной расы и были убеждены в неполноценности других. Немцы полагали, что имеют больше прав на жизнь, чем все другие нации. Они славили фюрера, который «самозвано присвоил себе право решать, какие нации достойны жить, а какие – нет. Прошло всего несколько лет, миллионы невинных мужчин, женщин и детей были схвачены, отравлены газом и убиты из автоматов и огнеметов. Но настал день, и жестокая кара пала на голову гордой и сильной нации». В одном стихотворении Каросса говорит: «На всем лежит тень нераскаянной вины».

Поэт Ганс Бранденбург говорит о германском наказании, вспоминая нибелунгов: «Та древняя история – она что, снова становится явью? Старая история о гибели богов превращается в подлинную историю гибели людей?»

Это напоминает о том, что Гитлер, рассуждая о возможном поражении Германии, сказал, что захватит с собой в ад весь мир. Он назвал ад древнегерманским словом Muspili (сожжение мира) и при этом мурлыкал мелодию из оперы «Гибель богов» своего любимого композитора.

17. Две послевоенные ментальности

В 1922 году поэт Рильке сказал немцам: «Германия могла бы в момент своего поражения и разгрома устыдить и тронуть мир глубоким и искренним раскаянием… Но в глубине своей души она не возродилась, она не обрела того достоинства, которое коренится в глубоком смирении». Профессор Вильгельм Рёпке, покинувший Германию в 1933 году, сказал немцам в 1945 году, что они совершили «физическое, политическое и нравственное самоубийство», и призвал осознать «огромную вину и настоятельную необходимость раскаяния… Единственная надежда в признании вины». Руководители лютеранской церкви 18 октября 1945 года опубликовали следующее заявление: «Мы понимаем, что делим со всем нашим сообществом не только страдания, но и нашу общую вину. Мы с глубокой горечью признаём, что причинили неслыханные страдания другим нациям и странам. Много лет во имя Иисуса мы боролись против того духа, который нашел свое ужасное воплощение в терроре национал-социалистов. Но мы обязаны винить себя в том, что не высказывались с большим мужеством, не молились с большей верой и не любили с большим жаром». Британский обвинитель на Нюрнбергском процессе сэр Дэвид Максвелл Файф сказал 29 августа 1946 года, что единственная надежда для Германии и мира – это признание немцами ответственности за то, что было сделано, признание от их имени и во имя их искупления. Мужественный борец с нацизмом немецкий поэт и писатель Рейнгольд Шнайдер в 1944 году в одном из своих сонетов, тайно распространявшемся в списках и устно, сказал: «Кайтесь, молитесь и храните молчание… Ваша вина смотрит на вас из каждого угла». Фриц фон Унру, вернувшись из изгнания, сказал в 1946 году: «У немцев сегодня есть только одно право – право на раскаяние». Молодой поэт Гейнц-Винфрид Сабайс: «Мы безропотно идем тернистым путем, испытывая стыд и молча раскаиваясь в своей вине». В художественном некрологе In memoriam Patriae поэт Бернт фон Хайзелер напомнил своей нации, что совсем недавно она восторженно приветствовала Гитлера. «Насколько глубока наша вина? И ваша и моя. Только если мы признаем вину и возьмем ее на себя, наше право засияет в Божьем свете, снова соединяя всех немцев. Признайте вину и покайтесь!»

Прислушались ли немцы к этим призывам и увещеваниям? Послушаем ответ, данный меньшинством порядочных и честных немцев. Доктор Ойген Когон, проведший семь лет в гитлеровских концентрационных лагерях, сказал, что немцы считают неприличными рассуждения о том, что прошлое тяжким бременем ложится на настоящее, они предпочитают оправдываться антикоммунизмом, вместо того чтобы разобраться в самих себе. Чудо экономического возрождения не компенсирует морального упадка. Когда немецкие газеты в 1956 году с большой помпой вспомнили о столетии со дня смерти Гейне, один из честных немецких писателей заметил, что революционный поэт был бы персоной нон грата в послевоенной Германии, ибо не стал бы молчать, досаждая большинству каждым словом своей острой критики. «Как смеет реакционная Германия называть Гейне своим предтечей, одним из своих пророков?» Профессор Иоахим Шепс, один из очень немногих евреев, вернувшихся в Германию после войны, был вынужден констатировать, что экономическое чудо заставило немцев забыть свою вину, и добавил с горьким сарказмом: «Несомненно, мы на голову превзошли «большевиков». Как все это тошнотворно…»

Томас Манн, приехавший в Германию в 1949 году, чтобы прочитать лекцию о Гете, не мог не заметить, что немецкие власти окружили его множеством полицейских и детективов. Он писал по этому поводу: «Я побывал там, видимо, в последний раз. Страна стремительно движется назад, в тридцатый год. Нравственный климат отвратителен». Когда один критик, неверно оценивший моральное и религиозное значение «Доктора Фаустуса», заявил, что не смог найти в романе опору для нравственного возрождения, Манн резко ответил: «Интересно, он последний, кто не замечает, что немцы вовсе не хотят возрождаться?»

Когда поэт Вальтер Бауэр увидел, сколько нацистских писателей и журналистов вернулись в общественную жизнь, и понял, что «вместо рассвета, на который мы так надеялись, наступило лишь восстановление реакции», он почувствовал, что вид большинства ничему не научившихся немцев «сковывает ему руки, как кандалы». Бауэр эмигрировал в Канаду, решив, что лучше быть мойщиком посуды там, чем поэтом в Германии. Поэт вспоминает миллионы убитых в Освенциме, Терезиенштадте, Бельзене, Бухенвальде, и каждый раз, когда он думает об этих местах, «возлюбленный язык отечества начинает отдавать пеплом».

Один немец еврейского происхождения вернулся в 1957 году в Германию, чтобы посмотреть, сможет ли он снова там жить. Через несколько месяцев после возвращения он написал другу в Лондон: «Чем дольше я здесь живу, тем больше мне хочется оказаться среди людей, говорящих по-английски». Больше всего его поражала отвратительная моральная атмосфера. Этот человек снова покинул Германию. Американский писатель Норберт Мюлен написал в своей книге, что немцы стараются забыть или обелить свое прошлое и чувствуют за нацистский период так же мало ответственности, как за любой другой период своей истории. Бывший американский дипломат Чарльз Тэйер пишет в книге «Мятежные немцы», что они помнят только свои послевоенные страдания, в которых обвиняют западных союзников, а не нацистский режим, повинный в еще больших страданиях. Союзные армии, вошедшие в Германию, обнаружили концентрационные лагеря, наводившие на нормальных людей непередаваемый ужас. Когда бургомистру Ордруфа и его жене показали все ужасы этого лагеря, они, вернувшись домой, вскрыли себе вены. Жизнь показалась им невыносимой после того, как они воочию убедились в том, что творили их соотечественники. Обнаружили союзники и около пятисот трудовых лагерей, где находилось около четырнадцати миллионов истощенных голодом и непосильным трудом рабов более двадцати национальностей. Однако немцы, как писал профессор М.Дж. Праудфут, несколько лет проживший в Германии как сотрудник ООН, «быстро поддались жалости к себе в связи с послевоенными неудобствами и очень быстро забыли о мучениях своих бывших пленников». Например, композитор Ганс Пфицнер, когда-то поссорившийся с Томасом Манном из-за того, что тот защищал «марксистскую республику», жаловался в 1945 году: «Мы ютимся в жалкой комнатушке и должны быть довольны, что нам удалось найти хоть такой приют в больнице». Другие жаловались, что «вся Германия превратилась в один огромный концентрационный лагерь», потому что союзники интернировали всех, кого подозревали в преступлениях против человечества. Они жаловались, что жили в лагерях для интернированных тесно, «как в гробах». Чем неистовее немец приветствовал Гитлера, тем громче он плакал и жаловался в 1945 году. Никто из тех, кто так горько жаловался на лишения, не спрашивал себя, «что Гитлер, Гиммлер, Кальтенбруннер и Гейдрих сделали бы с побежденной Великобританией, побежденной Россией и побежденной Америкой». Один христианский гуманист писал, что Вторая мировая война не была похожа ни на одну другую войну; это была «карательная экспедиция, предпринятая всем миром для наказания банды преступников, соблазнивших целую нацию на совершение неслыханных и отвратительных злодеяний».