Читать книгу "Выход 493 - Дмитрий Матяш"

Как же он сразу не смог сообразить это? «Вишневый… сам собирал». Это же ясно, как Божий день. Какие вишни? Где он мог бы их собрать, если все деревья ныне напоминают замерших при исполнении какого-то бессмысленного фанданго танцовщиц, вскинувших к небу свои иссохшие, костлявые, руки с растопыренными пальцами? Может, кто-то подумает, что раз они похожи на танцовщиц, то это должно выглядеть красиво. Да только нет в этом никакой красоты. Нет в их неестественно выкрученных, обветренных до костей стеблях ничего, кроме боли.

«Я еще из того времени, когда… чай был по талонам…»

Господи, с тех пор же целая эпоха прошла… Когда еще был чай по талонам? В девяностых, восьмидесятых?

Крысолов поставил кружку обратно, закрыв ею ровный белый кружок, взял свои баллоны и уже направился было к выходу, на ходу напяливая их на едва отдохнувшие от тяжести плечи, как его внимание вдруг притянула статья в лежащей на комоде газете. Он остановился, взял ее в руки, автоматически взглянув на дату выхода (6 июня 2016 года, восемь дней после первого акта войны; Господи, они еще печатали газеты) и прочел:

«…загоревшийся прямо на платформе поезд забрал жизни тридцати двух людей, еще около ста доставлены в городскую больницу с тяжелыми ожогами. Также трагически погибли, при содействии в эвакуации пассажиров и двое сотрудников железной дороги. Среди трагически погибших и семидесяти семи летний начальник железнодорожной дистанции Рокотов Булат Иванович и …»

И внизу фотография Иваныча, в том же мундире, в котором он их и встретил, только еще с фуражкой на голове.

Крысолов бережно, словно вещь человека, который давно умер, но память о котором ценишь и хранишь, отложил газету, взглянул на фотографии на стенах, аккурат над комодом и прикипел к земле. С цветной фотографии, где раньше была запечатлена усмехающаяся девочка, наклонив голову к цветам, в ошарашенного Крысолова вместо глаз вперились глубокие провалы, а отвисшая чуть ли не до груди челюсть исторгала черную слизь.

— Это моя внучка, — послышался сзади голос Иваныча.

Крысолов оглянулся, потрясенный, не зная, что и сказать. У него в горле словно застряла воздушная пробка, которую было не по силам ни проглотить, ни выплюнуть. Он знал, что сказать что-то обязательно должен, хотя бы то, что ему жаль, что так получилось с его внучкой но те звуки, что издало его пересохшее горло, больше походили на скрип старых ставней.

Теперь он и понял, что именно заставило его призадуматься, когда он выслушивал историю о канувших в Лету детях. Ее рассказывал призрак, и утонченное чутье Крысолова уловило в его голосе этот холодок.

— Идите, Кирилл Валериевич, идите, — спокойно, как отец неизлечимо больного ребенка, смирившегося с неизбежной его утратой, сказал Иваныч. — Вам пора.

И он вышел.

Трогательный момент расставания, который волновал Крысолова по дороге сюда, обратился во что-то презрительно-насмешливое, как улыбка джокера, которая не вызывает никакого другого желания, как врезать ей по зубам. А все заготовленные им слова будто перевернулись вверх ногами и стали задом наперед, словно в тех заковыристых шарадах. Но Крысолова это больше не волновало. Как бы там ни было, а ему от сердца отлегло, и дышаться стало легче. Он знал, что старик стоит на пороге — точь-в-точь как десять минут назад — поглаживает своего приунывшего пса и смотрит ему в спину своими глубокими, истомленными глазами. Возможно, он печалится, а, возможно и наоборот, радуется, что скоро его одиночество вновь примет свою обычную форму, но для Крысолова ничего этого уже не существовало. Для него имели значения лишь люди — живые люди и их судьбы; судьбы же мертвых он всегда предпочитал оставлять мертвым.

Глава 10

Стахов выскочил из кабины «Чистильщика», пригнул голову, словно боясь попасть под перекрестный огонь, глянул в обе стороны — как бы из тумана на него ничего не посягнуло — и побежал к «Бессоннице», услужливо откинувшей для него башенный люк. С юношеской прытью он вскочил на башню БМП, захлопнув за собой крышку.

На все ушло не больше десяти секунд.

Они спешили, нельзя было терять и секунды. Но, похоже, у двигателя «Бессонницы» на этот остаток дня были свои планы, так как завелся он лишь с шестой или седьмой попытки, заставив Бороду понервничать и вспомнить кое-какие давно забытые и выдумывать новые ненормативные выражения.

Зафурчал и «Чистильщик», ритмично поднимая клапан на высившейся над капотом выхлопной трубе и тем самым словно подтрунивая над засрамленной «Бессонницей», мол, видишь, вояка, я десять лет жизни плуг тягал по сельским полям и завожусь с пол-оборота, а ты… салабон армейский! Не того танком прозвали, эх…

Зато ты выглядишь, как перекормленный бегемот, — огрызнулась «Бессонница», приведя в движения гусеницы, — и тянешь свой вагон, как теща чемоданы. Тоже мне герой нашелся! Дер-р-р-рёвня!

«Монстр» со своей устрашающе-зубастой карикатурой на клине решил не соваться в их разборки. В последнее время он тоже чувствовал себя не лучшим образом. Давал о себе знать спринт, в котором они участвовали утром. Бежать на всех парах ему, оказалось, не так уж и легко.

В дверь Базы-1 постучали.

Андрей хоть и не спал, и даже не мечтал, а всего лишь отвлеченно наблюдал из кресла за тем, как, выполняя непонятные движения взад-вперед, разворачиваются боевая машина пехоты и трактор, от неожиданности подпрыгнул на месте, будто ему в задницу воткнули иглу. Выругавшись, он соскочил с кресла, подобрался к правому панорамному иллюминатору и выглянул наружу. Кто-то стоял спиной к двери, провожая взглядом уезжающие машины, в черном сталкерском костюме, уперев руки в бока и нетерпеливо притопывая ногой. Невысокого роста и с торчащим из-за спины «штайром» — автоматической винтовкой, которой в Укрытии награждали только самых отважных сталкеров. Кто именно это был, Андрей узнать не мог — из опознавательных знаков у того была лишь нарукавная нашивка с так называемым «цветком Радия» (черно-желтым пропеллером), и цифрой тринадцать под ней.

Вот идиоты, — мысленно выругался он, — ну почему не сделать так, чтобы мне было понятно, чье грызло прячется под тем шлемом? Написал бы сбоку как тебя зовут, или что?

Потому что по инструкции, — тут же вспомнились слова Крысолова с одной из лекций, — если «коробка» уже расформирована, вы не должны никому открывать дверь, не получив надлежащей инструкции от старшего по борту. Даже если на шлеме у того будет написано «Я — братан из «Монстра»! без прикрытия с других баз, предварительной проверки и разрешения на открытие дверей — вас в базе просто нет.

Сзади зашипела рация:

— Одинокий один, форма одежды номер четыре, и готовься на выход. За тобой сейчас придут.

Как же я ненавижу этот голос, — подумал Андрей, узнав в нем своего ночного обидчика.

Ему хотелось сказать в ответ что-то резкое, — не вызывающее и, упаси Боже, не оскорбительное, — а именно слегка выступающее за дозволенные между начальником и подчиненным рамки. Так, чтобы потом можно было бы, если что, без труда оправдаться. Ну, типа, извините, не расслышал, радиопомехи и все такое. Кое-какие заготовки даже готовы были слететь с его языка. Но…