Читать книгу "Путешествие мясника. Роман о семейной жизни, мясе и одержимости - Джули Пауэлл"

Сегодня после ужина (на этот раз Абед приготовил для меня что-то вроде спагетти с фрикадельками) и захода солнца все обитатели бома собираются вокруг костра. Я вручаю отцу Кезумы две банки пива, привезенные из города, — с тех пор, как из разряда воинов он перешел в старейшины, ему можно время от времени побаловать себе этим напитком. Все остальные пьют кока-колу. Некоторые из мужчин рассказывают сказки, а Кезума переводит для меня. Все местные сказки очень длинные и запутанные, и я никак не могу уследить за поворотами сюжета. Во всех обязательно действуют демоны, злые духи и женщины, спасающие своих детей от отцов, которые хотят их убить, — стандартный мифологический набор. Потом меня просят рассказать какую-нибудь американскую сказку, и я на минуту теряюсь, но потом нахожу прекрасный выход:

— В каждом поколении рождается всего одна истребительница, девочка, наделенная силой и особым умением для борьбы с демонами…

Я рассказываю им историю о Баффи, вампирах, борьбе, разбитом сердце и желаниях, которые лучше бы не загадывать. Мне ужасно приятно, что все эти женщины, дети и мужчины так внимательно меня слушают: они наклоняются вперед, их глаза светятся, они ахают, смеются и качают головами. Под конец моя история тоже становится порядком запутанной — как я уже говорила, пересказать «Баффи» — задача не из простых, — но, кажется, мои слушатели все понимают. Заканчиваю я, как и полагается заканчивать масайские сказки, моралью:

— Будьте поаккуратнее со своими желаниями. Нам всем приходится жить в мире, который мы сами для себя создали.

Этой ночью я почти не сплю, но не потому, что тревожусь или хандрю, — как ни странно, ничего подобного со мной не происходит. Какое-то время я, правда, представляю, как привезу сюда Эрика, но это приятные мысли. И еще мне приятно, что я даже не мечтаю о том, чтобы показать все это Д., потому что его это совершенно точно ни капельки не заинтересует. Нет, не сплю я оттого, что всю ночь мою палатку сотрясает непонятно откуда взявшийся ураганной силы ветер. Нейлоновая ткань хлопает, как паруса на ветру, и я всерьез боюсь, что мой домик развалится. Наконец Элли и Абед вылезают из собственной палатки и приходят мне на помощь; сквозь тонкую ткань я вижу, как мелькают лучи их фонариков. Они кричат мне, чтобы я оставалась внутри, и укрепляют колышки. Теперь можно не опасаться, что меня унесет вниз по склону. Уже на рассвете ветер утихает, и мне удается пару часов поспать.

Утром Кезума приветствует меня прямо у входа в палатку:

— Сегодня очень, очень большой день. Абед уже приготовил тебе завтрак.

После того как я поспешно проглатываю хлеб с ореховым маслом, стакан ананасового сока и кусочек манго, Кезума ведет меня в загон, где мужчины собираются пускать кровь корове.

Собственно, именно за этим я и приехала в Танзанию. «Хочу пожить в масайской деревне и попробовать коровью кровь!» — так я пыталась объяснить Эрику, почему снова бросаю его и еду на край света. Дело не в том, что я несчастлива вообще или несчастлива именно с ним. Мне просто хочется испытать что-то совершенно новое, в корне отличное от моей прежней жизни. Наверное, я его не до конца убедила, но попытка была неплохая.

И надо сказать, это новое ощущение, ради которого я обогнула половину земного шара, не обманывает моих ожиданий. Мы все заходим в загон, а животные жмутся к противоположной стенке, стараясь держаться от нас как можно дальше. Мужчины обсуждают, какого бычка выбрать (почему-то кровь всегда берут именно у бычков, а не у коров): он должен быть достаточно молодым и здоровым, чтобы быстро оправиться после кровопускания. Наконец они выбирают одного — темно-рыжего, среднего размера. Ему на шею накидывают веревочную петлю и вытаскивают из стада. Двое мужчин хватают его за рога и тянут голову назад, обнажая шею, а третий потуже затягивает веревку, чтобы набухла яремная вена. Еще несколько воинов сжимают бычку бока, чтобы он случайно не дернулся. Кезума достает принесенный с собой лук со стрелами: лук совсем коротенький, сантиметров шестьдесят в длину, а к его деревянной части обрывком веревки привязана стрела из оструганной палочки. Кезума низко наклоняется, тщательно прицеливается и с очень близкого расстояния пускает стрелу в надувшуюся вену бычка. Тот заметно вздрагивает — еще бы, ведь у него из шеи уже бьет фонтанчик крови, — но в целом остается довольно спокойным, хоть и напряженным, как пациент в кабинете у зубного врача. Кровь собирают в большую бутыль из тыквы, вмещающую литр или немного больше. Когда она заполняется доверху, Кезума зачерпывает с земли пригоршню смешанной с навозом грязи и втирает в ранку на шее бычка, Потом его отпускают, и он спешит присоединиться к стаду, немного напуганный, но в целом вполне здоровый.

Один из мужчин вытаскивает из изгороди длинную палку и несколько минут энергично мешает ею кровь в бутылке. Когда он вынимает ее, кончик палки покрыт липкой массой, похожей на алую сахарную вату. Он протягивает палку маленькому мальчику, и тот с удовольствием ее облизывает.

— Иногда дети не хотят пить кровь, и тогда мы даем им вот это, чтобы привыкли. Эта штука больше похожа на мясо.

— А, понятно.

На самом деле мне понятно только, что, по-видимому, именно это и называется непреодолимым культурным различием. Потому что смотреть на то, что происходит, без отвращения я не могу.

Жена Кезумы приносит всем взрослым железные кружки, которые до половины наполняют кровью. Мы все пьем. Что ж, кровь как кровь. Солоноватый, хорошо знакомый вкус, который чувствуешь всякий раз, когда нечаянно прикусишь щеку или когда тебе удаляют зуб.

Потом жена Кезумы приносит целую кастрюльку своего чая с корицей. Я наблюдаю, как маленький мальчик берет кружку, из которой только что пили кровь, и тщательно чистит ее: зачерпывает с земли грязь с навозом, крутит в кружке, потом вытряхивает, и ему наливают чай. Наверное, ко всему этому можно привыкнуть.

Немного позже мы — я, Кезума, Элли, Абед, Лейан и еще пара юношей из бома — собираем кое-какие вещи и отправляемся вниз по склону. Там нас ожидает то, что Кезума называет «орпул», хотя я не совсем понимаю, что это значит. Мне известно, что там, внизу, они собираются убить для меня козу. День стоит жаркий, а спуск — крутой и каменистый. Я постоянно поскальзываюсь и несколько раз падаю. Кезума со спутниками прыгают по камням уверенно, как горные козлы. Несколько раз, дабы сохранить равновесие, я хватаюсь за ветки колючих кустарников и еле удерживаюсь, чтобы не застонать в голос. Я стараюсь не дышать слишком громко и не очень отставать. Наконец, примерно через полчаса, мы оказываемся в широком тенистом овраге; на самом деле, это русло реки, но сейчас, в конце засушливого сезона, от нее остался только крошечный ручеек. Еще один юноша из деревни прибыл на место раньше нас и привел с собой козу, которой и предстоит стать нашим обедом. Это белое, величественно спокойное животное, которое, похоже, нисколько не тревожит незнакомое место и присутствие мужчин с очень большими ножами за поясом.

Коза с довольным видом ощипывает листочки с деревца, выросшего из трещины в скале, а Абед и Элли тем временем распаковывают свой увесистый багаж, доставленный сюда специально ради удобства белой женщины, мзунгу, — европейская еда в пластиковых контейнерах, спальный мешок, кухонные приборы и много-много бутылок воды, одну из которых Абед заставляет меня выпить сразу же. Сами они водой не интересуются: я еще ни разу не видела, чтобы африканцы пили что-нибудь кроме пива и колы. От обжигающих солнечных лучей не спасают даже растущие по краю оврага деревья и легкий ветерок; дорога была тяжелой, и я с жадностью припадаю к бутылке.