Читать книгу "Игра королев - Дороти Даннет"

Закрыв лицо руками и отвернувшись к скале, Лаймонд наконец заговорил:

— Почему? Я совершил одну-единственную ошибку. Кто не совершает их? Но я презираю людей, слепо покоряющихся судьбе. Я ковал свою десятки раз и перековывал собственными руками. Конечно, это искорежило меня, исказило мои черты, сделало опасным. Но куда, Господи помилуй, подевалось милосердие?.. Я преследую личную выгоду, как и большинство людей, но не всегда, не до самого предела. Я чаще испытываю сострадание. Я предан тем, кто предан мне, я служу правому делу окольными путями, но не жалея сил, я не преследую своих должников — порою они даже не подозревают, чем обязаны мне. Неужели ты не можешь поверить?

— Ты сам отрезал пути назад, — резко возразил Ричард.

Теперь, когда вожделенный момент настал, он и сам был не рад этому. Откровенность Лаймонда его испугала, он боялся еще раз взглянуть в это измученное лицо надломленного, исстрадавшегося человека.

— Почему ты так думаешь? Почему ты считаешь, что вылеплен из другого теста? Мы одной крови и одинаково воспитывались. Что крепче роднит людей? Мы разделяем предрассудки нашего отца, мы переняли мастерство нашего учителя фехтования, в нас живы склонности и интересы нашей матери, а в речи проскальзывают словечки нашей няни. Мы — ненаписанные книги наших учителей, навыки нашего грума, норов первого коня. Я разделяю все это с тобой. Пять лет — даже таких — не смогли вытравить из меня нашей крови до последней капли.

Ошеломленный, Ричард откинулся назад и ответил на удар не менее ужасным ударом.

— А кто же сделал тебя убийцей?

Собравшись с последними силами, Лаймонд заговорил:

— Прочь руки, Ричард. Убирайся, ведь ты свободен. Мне есть за что отвечать. Я отрезал себе пути назад, но и ты захлопнул для себя все двери.

— Неужели ты полагаешь, что опозоренный, презренный негодяй вроде тебя вправе судить мою жизнь?

Лаймонд помолчал, затем задумчиво произнес:

— А зачем, по-твоему, я раскрылся перед тобой?

— Потому что, — промолвил Ричард жестоко, — ты боишься виселицы. Потому что я — единственная твоя жертва, которую не удалось приворожить. Потому что ты извиваешься в моих руках, как прежде заставлял извиваться других, потому что твой мир рассыпался на тысячу осколков, тогда как прежде ты разбивал чужое счастье. Ты надломлен, беспомощен, ты ощущаешь, как содеянное зло давит тебе на плечи, и тебе некого разжалобить, нет никого, кто выслушал бы тебя и захотел помочь, поэтому ты пал ниц и ползаешь на брюхе, пресмыкаясь передо мной.

Поскольку Ричард не сводил глаз с Лаймонда, то сразу же заметил блеск стали и прыгнул прежде, чем тот выхватил украденный нож. Он схватил Лаймонда за локоть и запястье:

— Нет уж, проклятый лицемерный ублюдок! — И Ричард застыл, со всей силы сжимая руку брата.

Лаймонд не бросил нож. Вместо этого он наклонился вперед, черпая мужество в необходимости: опершись о камень, он выдержал толчок Ричарда, обрел равновесие и молча, с нечеловеческим усилием, направил клинок вниз.

В этом было что-то сверхъестественно жуткое. Лорд Калтер похолодел от ужаса: рука брата, сжимавшая обоюдоострый клинок, сопротивляясь всей силе Ричарда, медленно опускалась все ниже и ниже…

Ричард проклинал себя за то, что сразу не отобрал оружие, он проклинал это упругое тело, склоненную голову, несгибаемую волю, направляющую смертоносный кинжал. Ричард навалился на Лаймонда изо всех сил. Лаймонд что-то сказал, задыхаясь, склонился ниже, давя всем телом: нож медленно продвигался по предназначенному ему пути. И тут Ричарда осенило.

В это самое мгновение Лаймонд взглянул вверх, и в синих глазах брата Ричард прочел такую силу воли и такую решимость, с которыми никому не под силу было бы справиться. Гнев оставил его. Он беззвучно прошептал: «Нет!» — и увидел ответ во взгляде Лаймонда. Тогда Ричард извернулся и со всего размаху ударил брата коленом прямо по окровавленным бинтам. Нож выпал. Лаймонд крикнул от смертной муки — потом еще и еще.

Крик затих вдали, многократно повторенный и искаженный эхом. Ричард, белый как снег, подобрал нож и отступил.

Лаймонд ладонями зажал себе рот, чтобы подавить крик. Длинные, изуродованные пальцы скрывали лицо, сам он скорчился от боли, часто дыша и всхлипывая, кровь проступала сквозь бинты и капала на притоптанную траву.

— Фрэнсис! — Потрясенный хриплыми, судорожными звуками, Ричард произнес: — Я не позволю тебе покончить с собой.

Кровь теперь была повсюду. Боль и горе прорвались наконец. Лаймонд отнял руки от лица.

— Должен ли я умолять? — Он прервался, содрогаясь от боли, но превозмог себя. — Ты считаешь, что вправе вершить правосудие… Но разве у меня нет такого права? Неужели ты думаешь, что ожидающие меня темница и пытки страшнее того, что я уже перенес? Бремя мое тяжелей, чем все цепи Трива… Ты не можешь освободить меня или помочь мне… Остается одно.

У Ричарда комок стоял в горле.

Лаймонд с усилием приподнял голову:

— Умоляю тебя.

Я притащу его к тебе, и он на коленях, в слезах будет молить о смерти.

Ричард выпрямился, повернулся и пошел прочь по лугам не оглядываясь. Неподалеку ждала Бриони. Она обрадовалась появлению хозяина, и Ричард, выжидая, ласково поглаживал холку кобылы.

Когда он вернулся, логово было пустым. Теперь это было уже не убежище, а мрачное преддверие одинокой, страстно желаемой смерти.

Под синим летним небом в толчее городов и больших дорог, в крепостях, где, шипя, кипела смола и плавилось железо, в монастырях, в замках, на берегах, где лежал выброшенный прибоем просоленный морской водою лес и топтали песок быки, запряженные в повозки с углем, канатами, пушками и бочками с порохом, в амбарах, где слышалось мерное стрекотание молотилок, и в палатках, где солдаты чистили оружие и полировали латные нагрудники — словом, везде на небольшом расстоянии от Берика до Форта, на этом клочке земли, к которому было приковано неусыпное внимание трех величайших европейских наций, никому на протяжении всего этого напряженного месяца и в голову не приходило, что их руками вершится история.

И сэр Джеймс Уилфорд, капитан удерживаемого англичанами Хаддингтона, не думал не гадал, что через двадцать пять лет его оборону назовут величайшей обороной века. Его волновало лишь, что в семнадцати милях от крепости находится Эдинбург, а в его распоряжении только небольшой гарнизон и две дороги, по которым он может связаться с приграничными районами Англии. Его не менее тревожило, что ему надлежит содержать в добром здравии и, если удастся, в полном подчинении не только англичан, но и испанцев, немцев, итальянцев и с ними противостоять угрожающему блеску прославленного французского оружия и неуклюжим, но опасным вылазкам соседей-шотландцев.

И лорд Грей не размышлял о ходе колеса истории, когда неустанно мотался из города в город, инспектируя драгоценные войска: лошадей, пики, порох, пехоту, пыжи, кремни, ядра, также и провизию: масло, муку, а главное — деньги и людей — людей, людей и еще раз людей, двуногий скот, трудившийся не покладая рук в горячем чреве Форта. Не делал этого и лорд Уортон, раздраженный необходимостью оторвать от себя солдат, которых послал к лорду Грею, оставшись на страже беззащитного города и с неудовольствием следя за двусмысленными перемещениями западных шотландцев.