Читать книгу "Боярская честь - Юрий Корчевский"

Я только рот открыл — ответить, как настоятель вынул из шкатулки пергамент:

— Читай!

Я взял пергамент в руки.

— Боярин Михайлов… высочайшим соизволением… землёю.

Я тряхнул головой, начал читать снова и медленно.

— Это что?

Настоятель засмеялся.

— Ты что — грамот жалованных не видел никогда?

— Откуда же?

— Государь тебя из прочих выделил за службу верную и жалует тебя землёю. Немного землицы, верно, так тебе удобно — по соседству с твоим наделом, на полдень.

— Погоди маленько, настоятель. Сколько земли?

— Тут же писано — пять сотен чатей. Конечно, невелика дача, зато от самого государя.

Настоятель хитро улыбнулся, и я понял, что без отца Саввы тут не обошлось. Чем больше я его узнавал, тем яснее мне становилось — есть у него наверху, среди придворных, свои люди. С чего бы государь о рядовом, незнатном боярине Михайлове вспомнил? У него таких, как я, — не одна сотня, а может, и тысяча.

— Ты что, боярин, недоволен?

— Нет, просто удивлён и обрадован: надо же, сам государь грамотку подписал.

— Ну это ты подрастерялся маленько — бери, владей.

Настоятель протянул мне грамоту.

Я встал и поклонился. Я прекрасно понял, откуда дует ветер и кому я обязан дачей. К слову: «дача» — это не садовый участок в современном его понимании. Это земля или поместье, жалованное, данное государем дворянину. Потому и «дача».

— Служи ревностно и верно, и государь о тебе не забудет. — Настоятель улыбнулся, подмигнул и добавил: — И я не забуду.

Мы попрощались. Я сложил грамотку, сунул её за пазуху и поехал домой. Земля — это, с одной стороны, хорошо, так ведь её снова обустраивать надо: о крепостных же на земле в дарственной грамоте ни слова нет. К тому же боевых холопов снова искать придётся.

Моей земли было три тысячи чатей, да государь пожаловал пятьсот. По нынешнему — приблизительно полторы тысячи гектар. В целом — вполне прилично. Одно не радует — осень уже, новый год пошёл, землёю заняться будет не с руки. Новый год на Руси наступал первого сентября, и никто его не считал праздничным днём — так, день как день.

Дома я похвастался перед Еленой — а перед кем еще, не перед холопами же — жалованной мне самим государем землёю, и в подтверждение предъявил грамотку. Жена по-бабьи всплеснула руками, принялась читать. Прибежал Васятка, тоже прочитал — удивился больше, чем обрадовался.

— Неужто сам государь, правитель земли русской, о тебе знает?

— Как видишь. Вот грамотка, им самолично подписанная, с сургучной печатью.

— Здорово!

Лена по такому поводу решила устроить пир. Пока она занималась хлопотами по его подготовке, я съездил в своё село. Сели с Андреем за стол в его избе — он уж с семьёй перебрался в село из Вологды, и я выложил ему неожиданную новость. Поздравил меня управляющий, однако как-то приуныл.

— Что за кручина, Андрюша?

— Мыслю — новые земли поднимать будешь, боярин.

— Правильно, за тем к тебе и приехал.

— На новые земли управляющий нужен, а я куда?

— О том и говорить хочу. Можешь стать главным над обеими землями, волен тут остаться. Есть ли человек на примете?

Андрей призадумался было, потом тряхнул копной волос:

— Боярин, сын у меня уже вырос. Как посмотришь, ежели я попрошу тебя здесь, в Смоляниново его оставить — пусть сядет на моё место. Я же новой землицей займусь. Здесь всё отлажено, а случись, что-то не заладится — я рядом, всегда помогу. У меня опыт уже кое-какой имеется — присмотрюсь к даче, за зиму людей подберу. Ты меня уж два года знаешь, не подводил я тебя.

— Андрей, скоро все земли мои твоей роднёй заселены будут, — засмеялся я. — Сколько же лет сыну?

— Восемнадцать нонешней зимой исполнится.

— Молодоват. А справится ли?

— Должен, он мне здесь помогал, всё знает.

— Ладно, быть посему, с завтрашнего дня он — управляющий. Только условие одно: не справится, хиреть хозяйство станет али доход упадёт — извини, найду другого.

— Вот и сговорились.

Мы ударили по рукам. Андрей кликнул жену, сына Павлушу, быстро накрыли стол, обмыли сделку.

Каждую неделю я старался бывать в селе, контролировать — справляется ли новый управляющий со своими обязанностями? Ведь многие смерды и холопы ему в отцы или даже в деды годятся — будут ли его слушать? Пока всё у Павла получалось. Я видел, что он горд назначением и ревностно относится к своим обязанностям. Конечно, какие-то ошибки по молодости да малому опыту будут, только умный выводы сделает.

Андрей целыми днями занимался новой землёй. Объездил её — даже план составил, обдумывая, с чего начать. Я намеренно дал ему свободу действий, было интересно поглядеть, насколько вырос человек, превратившись из мелкого торговца-лоточника в управляющего боярским уделом.

Снег в этом году лёг рано — аккурат на Покрова Пресвятой Богородицы. Тонким слоем укрыл он землю, а вскоре ударили жестокие морозы.

В один из таких дней я попал в передрягу, из которой чудом выбрался живым. А дело было так.

Возвращался я ранним вечером — часов около пяти — из села своего в Вологду. Плотные сумерки накрыли землю, в крестьянских избах зажглись светильники. Я выехал из деревни в надежде вскорости попасть домой. Полушубок тёплый, конь сытый, застоявшийся, воздух бодрящий — одно удовольствие проскакать по белой от снега дороге.

Конь с места взял в галоп, от набегающего ветра холодило щёки, слезились глаза.

Мы уже одолели на одном дыхании третью часть пути, как конь всхрапнул раз, другой, запрядал ушами и наддал хода. Такого с ним ранее не бывало. Я обернулся. Твою мать! Нас догоняли серые тени, в сумерках лишь светились зелёные огоньки глаз.

Подгонять коня не пришлось, он и так летел, как стрела. Вестимо — конь слышит лучше человека, а видит почти кругом вокруг себя. Однако и серые тени не отставали.

Я вытянул кистень из рукава. «Расслабился от мирной жизни, — выругал я себя, — даже саблю в последнее время брать перестал. На поясе — боевой нож да обеденный, и пистолет с одним зарядом». Насколько я помнил дорогу, на пять вёрст вперёд жилья нет, и помощи ожидать не от кого. Влип!

Конь подустал, стал сбавлять темп. Волки догоняли, и самый резвый из них подпрыгнул и вцепился зубами в попону, укрывавшую круп коня от мороза. Я, полуобернувшись, врезал ему грузиком кистеня в лоб. Хрястнула кость, и волк упал, но другие только поддали хода, и крупный волчара вонзился зубами в лошадиную ляжку. Я выстрелил ему в голову, и ещё одним серым стало меньше.

Двое волков с разных сторон напали одновременно. Один вцепился в заднюю ногу, другой — в шею. Конь сбавил ход. Кистенём я врезал по лбу тому, что висел на шее — волк клацнул зубами и упал, но кровь из шеи коня ударила фонтаном. Бедный конь, отчаянно заржав, остановился, и на него набросились другие волки.