Читать книгу "Светская дурь - Бен Элтон"

Но на самом деле меня затащили на склад «Маркс энд Спенсер» и подчистую обобрали. Это были парни из клуба. Они швырнули меня о стальную дверь пару раз, называя меня при этом чертовым высокомерным ублюдком, и потом я оказался на земле, и в ход пошли ботинки. Я скрючился в комок, умоляя и сплевывая кровь, а они стоят вокруг меня кольцом и пинают, и пинают, и говорят, что если я считаю себя крутым, то это должно меня усмирить.

Забавно, я часто замечал, насколько у жестоких, безжалостных ублюдков развито смутное чувство внешних приличий. Ну, типа потребности оправдать свои действия. В смысле – можно подумать, что если ты – закоренелый маньяк, то это говорит само за себя. Но видите ли, эти парни, которые меня пинали, хотели быть жертвами. Я лежу на земле в луже мочи и сплевываю осколки зубов, а они стоят и выбивают из меня кишки, приговаривая, что это моя ошибка. Очевидно, я унизил их лично тем, что у меня самые крутые хиты, а им приходится работать в «Теско». Более того, самое главное, что усугубляет мое преступление, я даже не хотел провести с ними всю ночь за пивом и позволить им брызгать слюной мне в лицо. Ну что я за ублюдок, а? Ну, теперь я платил за это.

Были у меня ночки и получше, должен сказать, или типа того. Должен сказать, это действительно странный и ужасный опыт, когда тебя пинают до бессознательного состояния. Вдруг я просто вырубился. Был – и нет. Ушел. Слишком много ботинок. Я убежден, что однажды этот ботинок меня убьет. Ну, помните, как Стюарта Сатклиффа? Изначального пятого битла? Друга Джона Леннона. Его избили в бассейне, а потом он умер от кровоизлияния в мозг через год или два, и считается, что именно из-за этого. Но имейте в виду, я был у лучших врачей, прошел сканирование мозга, и кажется, все в порядке.

Я не знаю, сколько было времени, когда они меня отметелили. Я знаю, что был уже рассвет, видимо, было часов пять, а в пять тридцать или около того я пришел в себя. Они сперли у меня пальто и шапку, часы и телефон. Слава богу, что оставили мне футболку, джинсы и ботинки. Сначала я даже лицо от асфальта оторвать не мог, потому что оно прилипло к луже запекшейся крови. Наконец я смог осторожно отлепить его и, пошатываясь, побрел по предрассветному Бирмингему.

Разумеется, мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в гостиницу, вытерпеть унижение и спросить, не могу ли я забрать свою сумку со сменными портками. Также у меня была пара дополнительных кредиток и второй телефон. Я меняю телефоны, как пачки чипсов, поэтому у меня их всегда несколько валяется. Я их использую, только чтобы звонить самому никогда не отвечаю на звонки, поэтому Тони просто покупает десяток в неделю, вносит в память все рабочие телефоны и кладет в каждую сумку и каждый карман, какие у меня есть.

Я довольно хорошо знаю Бирмингем и смог добраться до «Хайата» за полчаса. Я думал, что в гостинице мне, возможно, дадут другую комнату, если я достаточно сильно унижусь и перефотографируюсь со всеми горничными. Конечно дадут. Я ведь знаменитость. На самом деле, я та самая знаменитость, и, когда ты лучший, первый в списке, ты получаешь то, что хочешь. Было воскресное утро, вокруг ни души, и я начал подумывать о замечательной ванне и легком завтраке. Дело не в том, что я чувствовал себя лучше, или типа того, ни в коем разе, я по-прежнему чувствовал себя самым использованным, эксплуатированным, несчастным, одиноким ублюдком на земле и гордился своей новой татуировкой «жертва», которая выражала это всё. Жертва всех вокруг. Все хотели откусить от меня кусочек, и я ничего не получал взамен. Я был абсолютным антигероем в маленьком вонючем мирке. Вообще-то я начинал подумывать о песне… Жертва/ антигерой… неплохо. Главное, не рифмовать с «виной». Все это делают. «Иной», видимо… «Антигерой. Современный Иной… играющий на гитаре, пока Англия горит». Отлично, черт возьми. Я размышлял, разрешат ли мне в гостинице поиграть на пианино в моем новом номере, если я пообещаю не вышвыривать его из окна.

Идиотская надежда. Номер с пианино? Я не смог пройти даже мимо швейцара. Сначала они даже не верили, что это я, но, убедив их, я тут же понял, что они меня ненавидят. Я не понимал, насколько сильно я облажался в ту ночь. Я разбудил половину постояльцев, полностью разнес комнату, у них было около миллиона претензий, и, очевидно, сам чертов министр внутренних дел был против меня, потому что потревожили его и его женушку. Портье засыпали жалобами, и они меня просто ненавидели. И вдруг я снова появился. Единственное, что на мне надето, это футболка и джинсы. Пол-лица залито кровью, голова полностью обрита, на ней татуировка. Я был похож на абсолютно конченую, выжженную, обдолбанную, несчастную ходячую неприятность, и, разумеется, именно ею я и являлся.

Повторяю: может, если бы я заискивал перед ними, все было бы иначе, но в тот момент, когда швейцар и начальник ночной охраны начали меня обвинять, я снова стал высокомерным и заявил: «Дайте номер, мать вашу. Я Томми Хансен».

Ну, может быть, я и величайшая поп-звезда Британии, но они – одна из величайших гостиниц Британии, из тех, что справлялись со многими знаменитостями. Если разносишь свой номер и шлешь их к известной матери, не важно, кто ты, потому что ты платишь не больше, чем все бизнесмены, чей сон ты нарушаешь.

«Пошли вы!» – кричал я. Таким образом подтверждая их точку зрения, вот и все, и я ушел обратно, один в ночь.

Ладно, я думал, вернусь обратно на тусовку. Ребята! Вот кто мне нужен. Они загружаются ночью и вряд ли еще закончили. Даже если они меня не узнают, я знаю имена начальников охраны, главного механика, я смогу убедить их. Черт возьми, ну и прикольно будет, когда они меня увидят. Я надеялся, что они будут сидеть в пустом кафе, ожидая, когда закончат демонтаж Я застряну с ними, и мы оторвемся.

Тусовка! Мои ребята, мои люди, моя команда, моя бригада. Вот где я должен быть. Как в знаменитой фразе Лиама (который, возможно, был не менее обдолбан, чем я): «Я хочу своих людей прямо здесь и прямо сейчас».

Поэтому я побежал по улицам Бирмингема, следуя по указателям к Национальному выставочному центру. Я надеялся, что удастся украсть велосипед. Это было бы забавно, если бы ребята увидели мое появление верхом… Но так случилось, что они не увидели вообще никакого моего появления, потому что ублюдки действовали слишком оперативно, и, пока я бежал, потел и хрипел по пути к огромным живописным погрузочным выходам стадиона, того самого, где прошлой ночью я был королем, последние из моих здоровенных машин пронеслись мимо меня. Последние из моих великолепных, двадцатиколесных бронированных ударных орудий рок-н-ролла направлялись со всеми причиндалами к Лондону, где я должен был выступать десять вечеров на стадионе Уэмбли начиная с четверга. Последние из моих грузовиков. Моих. Ну, моих на срок аренды, во всяком случае. Каждая гайка, каждый болт, каждая фара и кивающая головой собачка – это мое, и все, что внутри их, более того, включая людей.

«Остановитесь, ублюдки! Вы принадлежите мне!» – кричал я, но они не остановились, и все тут. Я застрял, совершенно и абсолютно. Бирмингем, восемь часов сырого воскресного утра. У меня нет денег, нет телефона, и я не знаю никаких номеров, даже если бы телефон у меня был. У меня нет нормальной одежды, кредиток или удостоверения личности. Я бритый и весь в крови. Единственное, что у меня есть, это таблетка дури, которую я нашел в кармане, я ее проглотил, но это не помогло. У меня был последний шанс исправить ситуацию, появившись в полицейском участке.