Читать книгу "Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер"

— Все твои женщины — бесстыжие шлюхи! — заметила она.

Гай рассмеялся:

— Спать со шлюхами намного интереснее, чем с добродетельными дурами!

Вернулась Цезония. Принесла склянку, наполненную светло-жёлтой жидкостью.

— Смерть наступает в течение часа, — произнесла, запыхавшись от быстрого бега.

Калигула удовлетворённо кивнул, разглядывая склянку с видом учёного лекаря, и передал отраву Антонии.

— Уходи! — отрывисто велел он.

Антония не сдвинулась с места. Опустив руки и склонив набок голову, она с невыносимым упрёком смотрела на внука.

— Не хочу тебя больше видеть! — прикрикнул Гай и, желая поскорее избавиться от бабкиного присутствия, обнял Цезонию. Поцеловал её, проникая языком в рот. И, поглаживая женскую грудь, вызывающе, бесстыдно уставился на Антонию.

Старая матрона, позабыв о строгом воспитании, плюнула в постель внука и ушла, унося склянку с ядом. Деревянные подошвы провинциальных башмаков размеренно стучали по мраморному полу. Этот раздражающий звук болезненно отозвался в ушах Калигулы. Ему расхотелось целовать Цезонию. Гай отодвинулся от неё на край постели и задумался, положив подбородок на сплетённые руки.

— Откуда у тебя яд? — помолчав немного, спросил он.

Цезония оцепенела. Она мысленно проклинала себя за то, что не запаслась вовремя убедительным объяснением.

— Я подумала, что отрава может пригодиться тебе. И приготовила её зараннее, на всякий случай, — заикаясь, выдавила она и неловко улыбнулась.

Страшное подозрение захлестнуло Калигулу. Он набросился на Цезонию прыжком голодного хищника и сжал ладонями тонкую шею женщины.

— Ты!.. Ты отравила Друзиллу! — прохрипел он.

— Нет! — отчаянно выкрикнула Цезония.

Безумный крик оборвался на высокой ноте. Цезония захлебнулась воздухом, закашлялась, задохнулась. Крепкие ладони Калигулы сжимали её шею.

— Говори!.. Признавайся!.. — с отчаянной ненавистью требовал он.

Даже под угрозой смерти Цезония тысячу раз крикнула бы: «Нет!» Лишившись возможности говорить, она отрицательно трясла головой. Непослушными руками она указывала на живот, пытаясь напомнить Гаю о будущем младенце. В её выпученных глазах плескалась мольба.

Нелепая, неуместная мысль пришла ей в голову. Цезония почувствовала себя рыбой-краснобородкой, которую, прежде чем зажарить, вытаскивали из воды и показывали гостям на серебрянном блюде. Умирая, рыбка красиво переливалась разными цветами. Лицо Цезонии тоже меняло цвет: от жёлтого до бледно-зеленого и иссиня-лилового.

Калигула оставил её горло так же неожиданно, как и начал душить. Он уткнулся лицом в подушку и жалобно заплакал.

— Друзилла, Друзилла!.. — всхлипывая, повторял он. Снова и снова вызывал в памяти её лицо, руки, неповторимо мягкие движения. — Моя Друзилла, без тебя я — ничто!

Цезония жадно вдыхала воздух, радуясь тому, что ей ещё позволено дышать. Способность соображать снова вернулась к ней. Старательно обдумав хрупкость своего положения, она ласково обняла Гая. Пробежалась кончиками пальцев по выступающим позвонкам на спине. Цезония заметила, что такое прикосновение действует на него успокаивающе, как на кота — поглаживание.

— Милый Гай, ты не должен сомневаться во мне! — убеждающе шептала она. — Я, как и ты, любила Друзиллу. Я готова была умереть, лишь бы она осталась жива тебе на радость! Но богам был не угоден этот обмен.

И Калигула поверил. Он так любил Друзиллу, что был уверен: её должны любить все.

Он уже не отталкивал Цезонию и не бросался на неё с кулаками. Но и успокоиться не мог. Калигула беззвучно плакал, глядя в пространство пустыми глазами и повторяя имя Друзиллы.

— Тебе плохо? — сочувственно спросила Цезония. — Дать тебе зелья?

Гай кивнул.

Жадно выпив принесённое зелье, Гай успокоился. Искажённое болью лицо смягчилось. На губах заиграла слабая улыбка. Цезония внимательно следила за ним.

— Запомни! — властно и чётко произнесла она, заметив, что взгляд Калигулы потерял осмысленность. — Я не убивала Друзиллу! Ты меня любишь! Я рожу от тебя ребёнка и ты женишься на мне!

Слова Цезонии доплывали до сознания Гая сквозь обволакивающий туман. Он кивал, соглашаясь. Ему было хорошо. Он соглашался с чем угодно.

* * *

Антония медленно шла по дворцовой галерее. Правая рука сжимала склянку, поднесённую заботливым внуком.

«Какую змею вырастила я!» — думала дочь Марка Антония.

Она оступилась, чуть не упав. Схватилась за статую Аполлона, угодив рукою в срамное место. Статуя покачнулась и упала, разбившись вдребезги. Антония равнодушно переступила через осколки и пошла дальше. Жизненная суета уже не касалась её.

— Мама? — раздался над ухом полуоклик-полувопрос.

Антония остановилась и неспешно оглянулась. За нею, прихрамывая, тащился мужчина с жалобным детским выражением на стареющем лице.

— Клавдий! — сухо отозвалась она.

Клавдий подошёл к Антонии и потянулся к сморщенной материнской руке, намереваясь почтительно поцеловать.

— Что это? — удивился он, заметив склянку.

— Моя смерть, — ответила Антония.

Клавдий замер с открытым ртом. «Тугодум! — снисходительно усмехнулась Антония. — Ловить чужие мысли с полуслова ему не по силам. Найдётся ли в Риме человек глупее моего Клавдия?»

— Гай Цезарь, наш славный и справедливый принцепс, — саркастически скривилась она, — велел мне выпить это и умереть.

Клавдий понял и ужаснулся. Он опустился на колени, морщась от боли в суставах, и обнял ноги матери.

— Нет! Не умирай! — заплакал он, уткнувшись лицом в широкую, темно-коричневую тунику старухи. — Я пойду к Гаю и выпрошу у него твою жизнь.

Антония с удивлением смотрела на полные плечи Клавдия, вздрагивающие в рыдании, и на седеющие, посыпанные мелкой перхотью волосы. Грудь старухи теснила запоздалая жалость к нелюбимому сыну. Последний ребёнок, недоношенный, болезненный уродец, к двум годам едва научившийся ходить… Антония когда-то умоляла богов забрать несчастного младенца, чтобы не мучались ни он, ни она. Но, вопреки ожиданиям, Клавдий выжил и дожил до старости — единственный из всех рождённых ею. Несправедливая смерть предпочла забрать старшего сына, Германика, её любимца и гордость.

— Не иди к Гаю. Он и на тебя обозлится, — устало вздохнула старуха и отстранила сына.

— Не принимай отраву! — попросил он.

— Я похоронила стольких детей и внуков! Мне давно пора умереть. Наверное, я превратилась в развалину, раз мой младший сын уже старик! — заметила Антония, разглядывая морщины на лице сорокавосьмилетнего Клавдия.

Она двинулась к выходу. Клавдий, прихрамывая, тащился за ней, норовя коснуться ладонью материнской руки.