Читать книгу "Икона - Нил Олсон"

— Коста.

Тот сидел за небольшим колченогим столом. То, что Элиас принял за монашеское одеяние, на самом деле было длинной, свободной рубашкой, под которой виднелись наспех намотанные грязные бинты. Розовое пятно, поднимавшееся от шеи, покрывало часть лица мерзким, отвратительным узором. Из закрытого правого глаза вытекала жидкость, волос на голове не было. Только левая сторона лица, не обезображенная огнем, сохранила ту красоту, которая так завораживала женщин, да и мужчин, еще несколько часов назад. Перед ним на столе стояла пустая бутылка вина, остатки содержимого которой находились в чашке, которую Коста сжимал левой рукой; рядом с правой лежали какие-то маленькие обрывки — то ли бумага, то ли тряпки.

Икона стояла у стены возле него. Деревянные панели слегка разошлись, но в остальном она не пострадала. Глаза Марии неотрывно смотрели на капитана, одновременно осуждая и прощая его — именно об этой двойной силе говорил Микалис. Она всегда умиротворяла священника. Сейчас капитан почувствовал ярость. «Это все ради тебя, — подумал он, выдерживая этот направленный на него взгляд. — Мой брат, старик, этот молодой парень, сколько еще тебе надо? Ты всего-навсего языческая богиня, жаждущая кровавых жертвоприношений. Тебя следовало бы сжечь». Он поднял пистолет, словно хотел выстрелить в эти обвиняющие глаза, но вместо этого навел ствол на предавшего его помощника.

— Подожди, — тихо сказал Коста. Он положил в рот клочок, из тех, что лежали возле правой руки, и запил его вином, совершая свое собственное причастие. Проглотив то, что было у него во рту, он откинулся на спинку стула и кивнул.

Элиас поборол искушение просто нажать на курок.

— Пожалуйста, не убивай моего брата, — добавил Коста. — Он ни о чем не знает.

Элиас взглянул на мальчика, лежавшего у его ног. Теперь до него дошел смысл записки Стаматиса: «Пощади мальчика». Не Косту — старик был готов к этой жертве, — а младшего сына. «Насколько сильно я его ударил? — подумал Элиас. — А почему, собственно, это должно волновать? Парень пытался застрелить меня. Вся семья — сплошная гниль».

— Зачем он здесь?

— Я не мог в одиночку нести Богородицу.

— И твой папаша послал мальчика. А чего же он и сестру не послал? Почему бы не привлечь всю семью — ведь добыча того стоит, а?

Коста молчал.

— Ты предал меня, — продолжал Элиас спокойным голосом, как будто рассуждал о погоде. — Никто, ни единый человек не доверял тебе, кроме меня, — один я тебе верил.

— Ты послал меня сделать эту грязную работу — и я сделал ее хорошо.

В его голосе послышался вызов — а может, он и был там все время, скрывавшийся до поры, а теперь выпущенный на свободу огнем, опалившим тело?

— Конечно, сделал. Воровать и убивать — это у тебя в крови. Я поставил перед тобой задачу, а ты предал меня.

— А может, я просто был предан своей семье.

— Такая свинья, как твой отец, не может требовать преданности. Преданность! Ты, ублюдок, зачем ты сделал это с Микалисом?

— Он застал нас, когда мы выносили икону.

— Твой отец тогда еще был в церкви.

— Он не мог справиться с ложной стеной.

— Это ты сказал ему, где спрятана икона?

— Да.

— Потому что слышал мои указания Мюллеру?

— Да. Но их не так-то просто оказалось выполнить. Потребовалось время, чтобы просто проделать дырку в стене. А потом ему показалось, что приближаются немцы, поэтому он поджег церковь — у переднего входа. Когда он добрался до иконы, уже все горело.

— А как ему удалось выбраться?

— Он хотел выйти через заднюю дверь, но там уже были ты, я и остальные. Он чуть не выбежал прямо на нас, но его спугнул священник.

— А почему он не ушел через склеп?

Коста смотрел на капитана и, казалось, обдумывал свои слова.

— Он пытался. Но там его кое-кто поджидал.

— Немцы?

— Нет.

— Кто же?

— Сам догадайся. — Коста повернулся на стуле, и его лицо исказила гримаса боли. Если вино и приглушило боль, то сейчас его действие, похоже, заканчивалось. Рядом не было ни морфина, ничего из того, что могло бы облегчить боль от таких ожогов. А впереди его ожидала жизнь урода. «Я окажу ему услугу», — подумал Элиас.

— А зачем было его убивать?

— Я не собирался его убивать. Я почти уже заставил его вернуться, и как раз в тот момент отец вышел из склепа с иконой. Микалис сразу все понял. Он стал отнимать у отца икону. Я пытался оттащить его, но он начал кричать. Вы должны были слышать его крики.

— Мы стреляли — нам ничего не было слышно. Но это не имело для тебя значения. Он понял, что вы задумали, и тебе пришлось убить его.

— Первый удар должен был только оглушить его.

— Это был страшный удар — от таких ран умирают.

— У меня не было времени на раздумья. Он все еще продолжал сопротивляться. Все уже было в огне. Мне пришлось еще раз его ударить. Он скатился по лестнице в склеп, все еще проклиная нас. — Взгляд Косты стал чуть ли не благоговейным при этих воспоминаниях. — Я думал, он выживет.

— Он не выжил.

Коста кивнул. На его лице была печаль — как будто он потерял собственного брата. «Какие мы все-таки странные животные», — подумал Элиас.

— А как ты выбрался?

— К тому времени вся передняя часть церкви была охвачена огнем. Мы пробежали сквозь огонь.

Капитан представил себе стену огня, по одну сторону которой была смерть, а по другую — жизнь… Жизнь, за которую надо заплатить большую цену.

— Я стащил с алтаря покрывало и обернулся им, — продолжал Коста. — Я шел первым, отец за мной. Потом на меня свалилась горящая балка, и я упал. — Его голос дрогнул. — Мой отец…

— Бросил тебя.

— Нет. Он пытался мне помочь.

— Он бросил тебя. — Элиас как будто наяву ясно представил себе всю картину. — Хуже. Он пробежал по твоему распростертому телу — спешил быстрее пробраться к выходу, чтобы спасти свою шкуру.

— Нет. — Косту трясло от горя и боли.

— Он собака, Коста. Он готов пожертвовать сыном из-за денег.

— Он вытащил меня из пламени.

— Потом. После того как положил икону в безопасное место.

— Ты видел это?

— Нет. Кто тебя бинтовал?

— Моя тетя. Думаю, она плохая санитарка. Мазь не помогает. У меня все тело горит.

— У нее не было времени. Твой папаша поторопился отослать тебя, чтобы обговорить выгодную сделку. Но он просчитался.

— Что с ним?

— Такие ожоги очень долго заживают. Они могут вообще не зажить. Ты видел себя?