Читать книгу "Счет по-венециански - Донна Леон"

— Бизнес развивался не по дням, а по часам. Каждый год — да что там, каждый месяц, приезжали все новые и новые девочки. Мы их ввозили…

Тут Брунетти ее перебил:

— Так турагентство вам за этим нужно было?

— Вот именно. Правда, со временем необходимость заниматься, так сказать, импортом отпала сама собой: целые толпы девушек стали приезжать в страну из Восточной Европы и Африки совершенно самостоятельно. Мы быстро приспособились к новым условиям и организовали работу по-новому — начали просто собирать их и распределять по точкам, когда они уже въезжали в страну. Это позволило существенно сократить накладные расходы. Плюс в такой ситуации оказалось еще легче забирать у них паспорта. Если, конечно, у них были паспорта. У многих не было. — Она излагала все это исключительно деловым, каким-то официальным тоном. — Просто удивительно, до чего легко въехать в эту страну. И остаться здесь жить.

Справа возникли очертания еще одной виллы, но Брунетти на нее даже не взглянул.

— Ну а кассеты? — напомнил он.

— Ах да, кассеты! Я слышала об их существовании за много месяцев до того, как впервые посмотрела. Ну, то есть я знала о них в теории, знала, что есть некие фильмы, которые снимают в Боснии, но об их содержании понятия не имела. И Тревизан, и Фаверо, и Лотто только и говорили что о чрезвычайной прибыльности этой затеи. И действительно, платишь пару тысяч лир за пустые кассеты, записываешь на них фильм и продаешь, в одной только Америке можно было загнать такую запись по цене раз в двадцать, а то и в тридцать выше себестоимости. Поначалу они продавали только оригиналы, и думаю, на одном этом заработали несколько миллионов лир. А потом решили заняться и реализацией копий; говорили, что это настоящая золотая жила. Однажды Тревизан попросил меня внести свои предложения по развитию этого бизнеса. Они знали, что у меня отличное чутье, вот и обратились ко мне. Я сказала ему то, что думала: что не смогу ничего предложить, пока не увижу записи. Даже тогда я продолжала относиться к ним как к обычному товару, а к их просьбе как к задачке по маркетингу. Я прямо в этих терминах про себя и рассуждала. Товар. Маркетинг. — Она вздохнула. — Так вот, Тревизан переговорил со своими партнерами, и они согласились показать мне пару-тройку кассет. Единственное условие, которое они поставили, чтобы я смотрела эти фильмы в их присутствии. Они не доверяли мне, да и вообще никому, когда речь шла об оригиналах фильмов, теперь-то они знали, что это настоящая ценность.

Брунетти показалось, что она не собирается продолжать свой рассказ, и он спросил:

— Так вы их видели?

— О да! Я их видела. Три штуки.

— Где?

— Дома у Лотто. Он единственный жил по-холостяцки, вот мы к нему и отправились.

— И что?

— И мы посмотрели те кассеты. Тогда я и решила.

— Что решили?

— Решила их убить.

— Всех троих?

— Конечно.

Гвидо помедлил минутку и спросил:

— За что?

— За то, что они по-настоящему наслаждались этими фильмами. Хуже всех был Фаверо. Он настолько возбудился во время второго фильма, что ушел из комнаты. Не знаю, куда он отправился, но не возвращался до конца просмотра.

— А двое других?

— Они тоже завелись, и еще как. Но поскольку они-то уже все это видели, и не по одному разу, они все-таки держали себя в руках.

— Интересно, мы с вами видели одно и то же или нет?

— На вашей кассете женщину в конце убивают?

— Да.

— Тогда это одно и то же. Женщину насилуют, как правило, несколько человек, а потом убивают. — По эмоциональности ее описание могло сравниться разве что с пересказом учебного фильма для стюардесс.

— Сколько всего было кассет?

— Не знаю. Как минимум семь, не считая тех трех, которые я видела. Последние были предназначены для копирования и распространения.

— Что вы им сказали, когда посмотрели кассеты?

— Сказала, что должна подумать день-другой. Сказала, что у меня есть один знакомый в Брюсселе, который, возможно, заинтересуется покупкой копий для бельгийского и голландского рынков. Но сама я уже точно знала, что убью их. Осталось только найти подходящий способ сделать это.

— Но почему все-таки?

— Что «почему»? Почему решила убить или почему решила сначала подождать?

— Почему решили убить?

Она слегка сбавила скорость, видя, что впереди идущая машина притормаживает перед поворотом направо. Когда она скрылась из виду, синьора Черони поглядела на Брунетти и сказала:

— Я очень много думала над этим, комиссар. Должно быть, решающим стало наслаждение, которое они получали от этих фильмов; подобного я от них не ожидала. Я сидела и наблюдала за ними и видела, что они не просто считают нормальным смотреть такое, но и не видят ничего плохого в том, чтобы заказывать новые записи.

— И они это делали?

Она снова уставилась на дорогу.

— Право, комиссар, не валяйте дурака! Если существует спрос, должно появиться и предложение. Тревизан и иже с ним этот рынок породили, так что перед ними стояла новая задача: обеспечить регулярные поставки. Еще до того, как я посмотрела кассеты, я слышала, как Тревизан и Лотто говорили о том, что надо послать факс в Сараево и заказать новые фильмы. Для них это было так же естественно, как связаться с виноделом, чтобы заказать ящик вина, или отдать распоряжение брокеру, чтобы тот купил или продал какие-нибудь акции. Для них это было не более чем бизнесом.

— А потом вы увидели, что на кассетах?

— Да. Увидела.

— И тогда вы задумались, можно ли считать грехом убийство таких людей?

— Вот об этом я и толкую. Это не могло быть грехом. Это было на сто процентов справедливо. С самого начала у меня даже сомнения не возникало. И если вы спросите меня, сделала ли бы я это снова, я отвечу: да, сделала бы.

— Это потому, что те женщины родом из Боснии? Потому что они мусульманки?

Ему показалось, что этот вопрос заставил ее усмехнуться.

— Мне совершенно не важно, кто эти женщины. Кем они были. Они мертвы, и им это тоже не важно, бедняжкам. — Она подумала немного и подтвердила: — Нет, все-таки это не имело для меня никакого значения. — Она снова оторвала глаза от дороги и посмотрела на него. — Люди говорят о человечности, о преступлениях против человечности, так ведь, комиссар? В газетах печатают об этом длинные статьи, политики посвящают этому свои речи — все говорят, говорят, говорят, и только! И никто ничего не предпринимает. Одна говорильня да благие намеренья, а вокруг такое творится; мало того, что женщин насилуют и убивают, надо еще весь этот ужас заснять, чтобы потом смотреть скуки ради. — В ее голосе слышалась злость, но при этом речь не ускорялась, а, наоборот, замедлялась. — И тогда я решила остановить их. Потому что больше никто и ничто не могло их остановить.