Читать книгу "Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий"

Сопровождал мужчину Вадим Гурский. Начальник службы безопасности остановился у окна и скрестил руки на груди. Он кивнул мужчине на стул, стоявший у противоположной от кушетки стены – мол, садись и не мозоль глаза. Человек робко устроился на стуле, прислонив гитару к стене, наклонил вперед корпус. Словно собирался сказать, что очутился здесь не по своей воле. Утром его, полусонного, вытащили из кровати незнакомые люди. Ни слова не говоря, набили морду. И дали пять минут, чтобы привести себя в порядок и выбрать лучшие из тряпок, что болтались в шкафу. Мужчина шмыгнул носом и ничего не сказал.

Солод продолжал лежать, не меняя позы, только движением руки смахнул на пол ворох мятых газет. И, распахнув халат, поскреб ногтями волосатый живот.

– Значит, это ты и есть Максим Карлов? – дружелюбно спросил он. На этот раз Солод разговаривал достаточно громко, чтобы собеседник не пропустил ни единого слова. – Кто я, знаешь?

– Знаю. – Максим потрогал ссадину на скуле и косо глянул на Гурского.

– Хорошо, что ты нашел время заглянуть, – кивнул Солод. – Я много чего о тебе слышал. Ну, что ты песни пишешь. Романтик в душе – ты сам так себя называешь. Еще на гитаре играешь… Да, да… И люди ходят тебя послушать, платят за это деньги. Значит, хорошо поешь. Да… Еще ты с концертами ездил по России. Словом, молодец. Поправь, если я что напутал.

– Нет, нет… Все так.

– Я сам когда-то мечтал гитару освоить, – вздохнул Солод. – Но оказался слишком ленивым для музыки. И живот большой, гитара на коленях не помещалась. Падала все время. Да… На пол падала.

– Если нужно несколько уроков игры на инструменте, я готов…

– Я уже стар, чтобы учиться этому, – помотал головой Солод. – Не разделяю общего мнения, что лучше поздно, чем никогда. Я бы по-своему сказал: лучше – никогда, чем поздно. Ну, а теперь сбацай чего-нибудь. На твой вкус.

Певец вопросительно глянул на Гурского. Тот молча кивнул головой: сказано петь, значит, пой, а не выдрючивайся. Карлов быстро расчехлил гитару, пристроил ее на правом колене. И, перебирая струны, запел:

– Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары…

Голос певца звенел от волнения, а плохо настроенная гитара фальшивила. Солод неподвижно растянулся на лежаке, закатив глаза, вдохновенно чесал живот. Когда песня закончилась, щелкнул пальцами, мол, давай дальше. Сам спустил голые ноги на пол, налил чашку чая, с аппетитом съел пару пирогов и освободил от бумажки шоколадную конфету. Он одобрительно кивнул головой, когда песня кончилась.

– Хорошо, душевно, – сказал он. – С песнями у тебя нет проблем. А с картами… Дурак ты. Лучше бы не садился, если не умеешь. А если сел, помни, что карточные долги – священны. Короче, я тебе помог. Выкупил всю твою задолженность до последней копейки. Теперь никакие кавказцы на тебя больше не наедут. И голову не отрежут, как обещали.

Карлов прижал руки к впалой груди и всхлипнул, готовый пустить слезу.

– Этого не надо, не люблю. – Солод брезгливо поморщился, показал рукой на чайный столик. – Ты угощайся. Бери, чего нравится.

Певец сглотнул слюну. Во рту со вчерашнего дня не было маковой росинки, а в глотке пересохло, словно в пустыне жарким днем. Он перевел вопросительный взгляд на Гурского, неподвижно стоявшего возле окна. Тот отрицательно помотал головой.

– Спасибо, я сыт, – ответил Карлов. – Большое спасибо.

Откуда-то из-под халата Солод извлек несколько цветных фотографий и вытянул руку, дожидаясь, когда певец возьмет снимки и рассмотрит их. Карлов быстро перебрал фотографии и, не зная, что делать дальше, вопросительно посмотрел на Гурского. Тот не сделал никакой подсказки. Солод дожевывал пирог с квашеной капустой. Вытерев губы рукавом халата, спросил:

– Нравится баба?

– Интересная женщина, – робко ответил Карлов, догадавшись, что именно этого ответа от него ждут. – Даже очень.

– Хочешь ее трахнуть?

– Но я… А кто она такая?

– Моя жена всего-навсего.

Карлов побледнел от страха. Солод взял новый пирог, разломил его, посмотрел, что за начинка внутри, и отложил в сторону. Взял другой пирог, тоже разломил и стал жевать.

– Ну, чего молчишь? Потрахаешь ее немного. Поиграешь в любовь. Ты ведь учился в театральной студии, знаешь, как это делается. Ахи, охи, при луне вздохи… Стихи ей почитаешь, на гитаре потренькаешь. И она уже твоя. Сама природа тебе помогает. На дворе весна, время любви и всего такого прочего. Короче, устроим тебе с ней случайную встречу на одном из твоих квартирных концертов. А дальше уж ты сам. Своими силами овладеешь… Да… Овладеешь ситуацией.

– Почему именно я? И как же…

Солод не дал певцу закончить вопрос.

– Такие ребята – ну, вроде тебя – нравятся моей жене, – сказал он. – Ей это все по кайфу: гитара, романтика… Сам слышал, как она крутила твои записи. Все никак не вырастет, не превратится во взрослого человека. А твои долги я обнулю, об этом больше не думай. В дальнейшем дадим тебе несколько поручений, не очень сложных.

– Спасибо! Уж и не знаю, как благодарить.

– Но предупреждаю: надумаешь динамо крутить… Будешь подыхать очень тяжело и, главное, долго. Пять дней, неделю… Не стану описывать все то, что тебе придется перетерпеть. Потому что даже меня от этого тошнит. Вадим Вадимович, – он кивнул на Гурского, – поставит задачу более конкретно, все объяснит. Ответит на вопросы. Ты не стесняйся, спрашивай. И усы свои дурацкие сбрей. Алла не любит, когда усы.

– Я все понял, – шмыгнул носом Карлов. – Я вообще понятливый.

– В таком случае больше не задерживаю.

Солод подобрал с пола еще не читанную газету и снова развалился на топчане.

Глава 22

Радченко в который раз прошелся от конца поезда до первого вагона. Остановился, наблюдая, как пассажиры, стоявшие на перроне, дожидались новостей. Уже ночь; состав должен был отъехать от города километров на сто или дальше, но все еще стоит на месте. На душе было тоскливо и тревожно. Дима вдруг вспомнил своего сына, беспокойно спящего в кроватке. Вспомнилось лицо жены, каким его видел последний раз: напряженное, сердитое. Слезы в глазах. Сейчас, в этот самый момент Галя наверняка еще не легла спать. Она ждет его и волнуется. Она не может не волноваться – всегда одно и то же, когда он уезжает надолго.

Он обещал вернуться, и он, конечно же, вернется. Вернется… Но только не этим поездом.

Радченко развернулся и быстро зашагал назад. Нашел свой вагон, схватившись за поручень, забрался вверх по ступенькам, прошел до середины полутемного коридора, раскрыл дверь купе. Возле окна сидела молодая женщина в белом спортивном костюме. Она жевала яблоко и смотрела на незнакомца без всякого интереса. Повернувшись к ней спиной, Дима достал с верхней полки спортивную сумку. Вытащил и сунул под куртку пистолет и запасную обойму. Снова застегнул «молнию», вышел в коридор.