Читать книгу "Убить Троцкого - Юрий Маслиев"

Многоквартирные дома, стоящие сплошной чередой, по мере приближения к цели стали попадаться все реже, плавно переходя в пригород, белеющий покрытыми снегом крышами особняков; и только редко среди них попадались длинные бараки и двухэтажные здания с обшарпанными подъездами, где ютилась городская голытьба.

Не доезжая одного из таких домов, сразу за перекрестком Михаила перехватил Лопатин, ожидавший его уже минут десять.

Привязав поводья к фаэтону, возле которого возился Блюм, они зашли под небольшую деревянную арку. Из нее наискосок хорошо просматривался особняк, где находился Югович.

– Дело окажется сложнее, чем мы предполагали, – сразу, как только они скрылись в темноте арочного свода, хмуро сказал Лопатин.

Оказывается, агенты, дежурившие здесь, передали новую информацию. Пока друзья наблюдали за банком и выслеживали Юговича, к особняку подъехала машина, из нее вышли трое японских солдат; ими командовал человек в штатском. Они зашли в дом, и до прихода Юговича оттуда никто не показывался. Минут десять назад приехал Югович. Он, отпустив извозчика, зашел в дом, после чего раздался приглушенный выстрел, и опять все стихло. Только теперь уже у крыльца появился японский часовой.

Было видно, что, пересказывая события, агент заметно трусил. Его можно было понять. Одно дело – выслеживать влюбленную парочку и вести наблюдение за их гнездышком, другое – ввязаться в политическую интригу, да еще с явной мокрухой, да еще если в это дело замешаны японцы, от которых пощады, а не то что понимания, не жди.

Михаил сразу устранил это недоразумение, пообещав утроить и так немалый гонорар и выдав агенту часть денег сразу, а окончательный расчет пообещав через десять – пятнадцать минут, если они постерегут два спрятанных за углом фаэтона. Правда, пришлось усилить этот аргумент угрожающим заявлением о том, что ему известны адреса, где проживают агенты со своими семьями.

Политика кнута и пряника подействовала мгновенно. Бывшие филеры были тертые калачи, поэтому все поняли с полуслова, и через минуту Блюм, передавший поводья новым охранникам, присоединился к товарищам.

Вскоре из-под арки показалась невысокая женщина, перемотанная лошадиной попоной, стянутой веревкой. Ее голову прикрывала какая-то неопрятная тряпка в виде платка. Правда, всю несуразность этого убора при свете звезд, сияющих на чистом зимнем небе, рассмотреть было затруднительно.

– Двигай, красавица, – напоследок похлопал по спине эту нелепицу Евгений и, ехидно посмеиваясь, добавил: – Передай япошкам наше самурайское «Банзай».

Саша Блюм, вдыхая запах лошадиного пота, исходящего от напяленной на него попоны, пошатываясь, двинулся по направлению к интересующему его особняку, изображая пьяную нищенку.

Приблизившись к зданию, он через невысокую ограду сразу заметил часового, выделяющегося на фоне белого пятна стены, отражающей лунный свет.

Тихий шелест тяжелого кинжала, на мгновение поймавшего в полете это отражение, закончился глухим всхлипом, и солдат, импульсивно схватившись за горло, опустился, не издав ни звука, в пушистый сугроб.

Через несколько секунд три тени, мелькнув у калитки, притаились у входной двери. Через закрытые изнутри ставни не пробивалось ни лучика.

Прикинув примерное расположение комнат, обычное для этого региона, Михаил прошептал:

– В доме не более двух комнат. Времени на ожидание смены часового у нас нет. Врываемся и укладываем всех… Если Югович дернется, то и его. Постарайтесь не задеть Ольгу… И осторожней со штатским – эти самураи из контрразведки могут за себя постоять…

Приоткрыв двери, они прислушались к тишине, царившей в прихожей. Сквозь освещенные матовые стекла плотно закрытой двери, ведущей в комнаты, раздавались неясные приглушенные голоса и смутно просматривались два силуэта.

– Бог не фраер – все простит, – выдохнул Михаил фразу, почерпнутую из лексикона одного из своих детских наставников.

Толкнув двери, он ринулся вперед, правильно рассчитав неожиданность своего появления.

Оставив ближайшего к нему солдата следовавшему за ним Лопатину, он в прыжке, с хрустом опустил зажатую в кулак рукоятку револьвера на голову греющегося у изразцовой печки другого японца, и, не оглядываясь на происходящее у него за спиной, уверенный за свой тыл, в кувырке влетел в проем другой двери.

Михаил недаром опасался японца в штатском. Мгновенная реакция контрразведчика, если бы не кувырок, могла стоить Муравьеву жизни. Пуля, выпущенная японцем на долю секунды раньше выстрела Михаила, опалив ему волосы, впилась в дверной косяк. Но от ответного попадания – самого японца швырнуло к лежащему на диване с растекшимся на левой стороне груди кровавым пятном Юговича.

Картины закрутились с бешеной скоростью. Выронив пистолет и падая на умирающего, японец попытался метнуть возникший, как по волшебству, в его левой руке нож. Теряя последние силы, Югович успел перехватить занесенную для броска руку своего палача. Тут же, от второго выстрела, мозги самурая разлетелись по комнате.

Все было кончено.

От неожиданности даже Ольга, сидящая в углу со связанными руками, прекратила плакать и, опешив, жадно глотая воздух, со страхом смотрела на развороченный череп.

Поднявшись с пола, Михаил неспешно сбросил труп с раненого. Сейчас лицо Юговича оставило обычно свойственное ему презрительно-надменное выражение. Глаза, потерявшие стальной блеск, теплились затухающе-призрачным светом жизни.

– Вот и все, – чуть слышно прохрипел он сквозь пузырящуюся на губах кровавую пену, вкладывая в эти слова понимание бесцельности жизненной суеты, еще непонятной для живых и открывшейся для него во всей глубине мудрой простоты на грани незримой черты, уже отделявшей его от их мира, черты – такой страшной для живых и ставшей желанной, освобождавшей от страданий для него. – Все, – еще раз прохрипел он и полетел в маняще-бездонную пропасть гулкого небытия.

– Поторапливайтесь! – крикнул друзьям Михаил, разрезая веревки на постепенно приходящей в себя Ольге. – По всем прогнозам, сюда с минуты на минуту должны нагрянуть Ямамото со своей командой…

Ольга, мгновенно оценив свое теперешнее положение, уже кокетливо улыбаясь сквозь непросохшие еще слезы, кинулась в объятия Михаила, защебетав фальшивым мелодраматичным тоном заурядной провинциальной актрисы:

– О, мой рыцарь! Вы спасли меня! Это было так жутко…

Она несла эту романтическую околесицу, пытаясь обнять его, до тех пор, пока Михаил не отстранил ее, довольно грубо прервав:

– Да прекрати нести этот бред! Тебя ждет папенька, вот ему и будешь петь песни о том, как сговорилась с Юговичем ободрать его. И поторопись, не то эти песни будет слушать Ямамото, а ему свидетели не нужны…

Вскоре два фаэтона уже быстро двигались по пустынной, промерзшей брусчатке мостовой, погромыхивая на рытвинах, к дому, где был спрятан их автомобиль. Михаил не опасался обнаружить расположение этого особняка, поскольку Ольга, злобно что-то шипевшая в ответ на веселые подначки Лопатина, ласково поглаживающего тяжелый, набитый деньгами саквояж, навряд ли могла, находясь в глубине закрытого кожаным тентом фаэтона, определить маршрут, по которому они двигались.