Читать книгу "Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома - Андрей Шляхов"

Мусинский был не только завкафедрой, но и главным патологоанатомом департамента здравоохранения, а также председателем московского общества патологоанатомов.

— Из пятидесяти пяти процентов вскрываемых патологическая анатомия вскрывает тридцать три процента, а бюро судебно-медицинской экспертизы – двадцать три процента…

«Это показывает, что большая часть людей умирает своей смертью, а не от чужой руки», — подумал Данилов.

— Самой распространенной причиной смерти остаются сердечно-сосудистые заболевания, доля которых составляет пятьдесят пять процентов. Второе место в Москве традиционно занимают онкологические заболевания, но их доля постепенно уменьшается. Примечательно, что в целом по стране на втором месте стоит не онкология, а насильственная смерть…

Говорил Мусинский медленнее обычного, словно желая убедиться в том, что его не только слушают, но и понимают.

— Среди инфекционных заболеваний шестьдесят пять процентов составляет смертность от туберкулеза, доля смертей, вызванных ВИЧ-инфекцией, примерно втрое меньше. Анализируя причины расхождения диагнозов, я ежегодно убеждаюсь, что и по сей день во многих стационарах нашего города диагнозы формулируются совершенно безграмотно. Мы забыли постулат, гласящий, что диагноз – это показатель опыта и качества работы врача. Как руководитель городской патологоанатомической службы, я намерен продолжать борьбу за правильную формулировку диагноза…

Данилов вспомнил, как рассвирепел Мусинский, увидев историю болезни, оформленную одним из врачей-дежурантов и не глядя, по запарке, подписанную заместителем главного врача. Дежурантами, то есть врачами, работающими исключительно на дежурствах, становятся не самые лучшие, но все равно диагноз: «Вегетососудистая дистония, осложнившаяся скоропостижной смертью», — был хорош только для анекдота.

— Что означает «осложнившаяся скоропостижной смертью»? — восклицал Мусинский, картинно хватаясь за голову обеими руками. — И откуда, из какого пальца, высосан диагноз «вегетососудистая дистония»? В международной классификации такого заболевания нет и никогда не было! Проще и честнее написать в диагнозе: «Ни хрена не знаем, поэтому ни хрена не поняли и лечили хрен знает от чего»!

От расхождений в прижизненном и секционном диагнозах заведующий кафедрой плавно перешел к залеченным насмерть пациентам.

— Причины смерти, вызванные оказанием медицинской помощи, делятся следующим образом: семьдесят шесть процентов составляют осложнения манипуляций и операций, и двадцать три процента – осложнения лекарственной терапии и анестезии, хотя за рубежом дело обстоит наоборот.

Данилов уже слышал от Мусинского объяснение этому несоответствию. Причина крылась не в том, что у нас лучше лечили, а в том, что по записям в наших историях болезни очень часто нельзя было догадаться о том, что ухудшение состояния пациента, закончившееся летальным исходом, было вызвано назначением того или иного препарата. Истории болезни в наших медицинских вузах учат писать правильно, так, чтобы при их прочтении возникало как можно меньше вопросов.

— Среди осложнений манипуляций и операций, приведших к летальному исходу, осложнения диагностических мероприятий составляют восемь процентов, а осложнения лечебных мероприятий – девяносто два процента…

Данилов против собственного желания вернулся мыслями в недавнее прошлое и все оставшееся до конца доклада время переживал смерть пациентки в родах.

От невозможности совладать с собой Данилов разозлился и почувствовал, что должен сделать хоть что-нибудь, пускай и бессмысленное. Ему захотелось разбить в щепки хиленький деревянный подлокотник, обтянутый красным дерматином. Пока Данилов подавлял раздражение, дыша медленно и глубоко, Мусинский закончил доклад и ушел.

— Что-то мутит меня, — сказал Владимир коллегам. — Выйду проветриться…

Ординаторы сочувственно посмотрели на Данилова, но компании не составили.

Охранник, нос которого немного увеличился в размерах, предпочел Владимира не заметить. Данилов вышел на улицу, сощурился на солнце, подышал приятно холодным воздухом и начал расхаживать по расчищенной от снега дороге перед патологоанатомическим корпусом – он так торопился, что вышел не переобувшись, прямо в легких кроссовках.

Ходьба не только успокаивала, но и правильно настраивала мысли. Спустя пять минут Данилов окончательно признал, что с ним творится нечто неладное, начиная с чрезмерной, именно чрезмерной зацикленности на смерти пациентки во время наркоза и заканчивая всем его поведением – угрюмо-раздражительным, недружелюбным, завязанном на комплексах.

«Да, Вольдемар, это комплексы, а не что другое, — сказал себе Данилов. — И все это вместе можно назвать пограничным расстройством. Пограничным, а не шизофренией, хотя бы потому, что я адекватно оцениваю себя и признаю, что раз уж все зашло так далеко, то мне нужна помощь. И не друга Игоря и бутылки, а врача-специалиста».

Признать проблему – иногда означает наполовину решить ее. Владимир понял, что мелочи, казавшиеся ему незначительными, на самом деле не были таковыми; а казавшиеся важными вещи вообще не заслуживали внимания. Его мир медленно переворачивался вверх ногами – а может, наоборот, наконец-то вставал с головы на ноги.

Голова не замедлила откликнуться привычной болью. Данилов мудро решил, что для первого раза с него хватит объективного самопознания – пора было возвращаться на кафедру. Он прошел мимо отвернувшегося охранника, спустился в раздевалку, достал обезболивающие таблетки из кармана куртки, запил их водой из-под крана, прямо из горсти – и потом только спохватился, что не вымыл руки.

— Задним умом все мы крепки, — сказал в пространство Данилов. — Снявши голову…

— Заканчивать поговорку не стал – в раздевалку вошел Илья.

— Лариса Александровна послала за тобой. Сейчас будет какое-то тестирование.

— На какую тему? — поинтересовался Данилов и предположил: – Неужели общей психологической совместимости?

— На тему патологической анатомии, разумеется, — Илья даже и не подумал улыбнуться. — Наша психологическая совместимость никого не интересует.

— А зря, — покачал головой Данилов.

Тест оказался очередной причудой свыше: в нем было сто двадцать вопросов и по три варианта ответов на каждый. Хорошо еще, что доцент Кислая не стала ограничивать время, Просто раздала каждому из ординаторов по скрепленной пачке листов и предупредила:

— Закончили – кладите мне на стол. Кто будет уходить последним, пусть найдет меня на кафедре и отдаст ключ. От запертого кабинета! А то вчера студенты ключ принесли, а дверь на замок не закрыли.

— Мы уже не студенты, Лариса Александровна, — обнадежил Денис.

— Да, — согласилась Кислая, — но это вряд ли что-то меняет.

На вопросы отвечали сообща, обсуждая все неясности.

— Вот приколется тот, кто будет проверять, — сказала Ирина, ответив на последний вопрос. — Все пятеро ординаторов совершенно одинаково ответили на сто двадцать вопросов.