Читать книгу "Дом у янтарной сосны - Ника Муратова"

Легче всего отвлечься от ненужных мыслей, увлекшись новым делом. У Киры и Алекса очередным проектом стала та самая студия, на которую теперь появились деньги. Таперский тоже присоединился к ним, помогая советами. Спроектировать дизайн студии не составило для Алекса большого труда. Они с Таперским понимали друг друга с полуслова, и работа над проектом не заняла и недели. Через месяц у интерната появилась своя шикарная студия со специальным освещением, с проектором и экраном, со столами и мольбертами, с набором кистей и красок, которые Таперский выбирал сам.

Слава о студии и необычных детских рисунках разнеслась далеко за пределы Подмосковья, и власти обратились к руководству интерната с предложением использовать студию не только для детей из этого интерната, но и для детей из других детских домов, особо одаренных или просто желающих изучать живопись. Они даже пообещали оплачивать работу дополнительных преподавателей, но под руководством Таперского. Его уроки совершали чудеса. К ним даже специально приехала группа исследователей, которые взялись доказать на примере их интерната, что искусство ускоряет процесс выздоровления и реабилитации детей. Первые результаты потрясли даже самих исследователей. Психологов изумляла фантазия детей с ограниченными двигательными способностями. По их рисункам можно было изучать, как по книге, все их переживания, восприятие мира и самих себя.

Таперский черпал из работы с детьми вдохновение и энергию, картины писались одна за другой, и не надо было быть провидцем, чтобы предугадать, что очень скоро его имя вновь войдет в ряд самых знаменитых художников современности. Вытащив его из забвения, Алекс вернул его не просто к живописи, но, что более важно, к самому себе.

Таперский не остался в долгу перед Алексом. Взамен на возвращенную жизнь он подарил Алексу его мать. Он подарил ему воспоминания о ней, о том, какая она была ДО. До того, как инстинкт самки затмил для нее все на свете и помутил ее разум. О том, как он был в нее влюблен. Как она вдохновляла его на то, чтобы дышать. И когда дышать стало не для кого, он кончился. Как художник, как гений. Остался лишь человек со всеми слабостями и пороками.

– Если бы не твоя мать, не было бы моих картин, которыми ты так восхищаешься.

Алекс качал головой, сопротивляясь. Он не хотел впускать в себя другой образ Марты. Он хотел видеть ее монстром, лишившим его нормального детства, железной леди, душившей его самостоятельность, перекрывающей кислород. Увидеть мать глазами влюбленного мужчины казалось странным, неправдоподобным, нереальным. И все же Таперскому было ни к чему врать и придумывать. Его Марта тоже существовала когда-то. Когда-то. До появления Саши Гурова.

– Я не понимаю, что могло ее так изменить. – Таперский все пытался понять, как же так случилось, что жизнь его Музы затрещала по швам.

– Я тоже, – растерянно вторил эхом Алекс.

– Я знал, что в ней сидит инстинкт женщины первобытной силы, но чтобы до такой степени...

– Первобытность я испытал на собственной шкуре, она чуть не превратила меня в пещерного человека, – невесело усмехнулся Алекс.

– Не говори так. Она всегда желала тебе только добра. Хотела дать самое лучшее.

– Именно поэтому я очутился в итоге на улице, чтобы попробовать не готовую, разжеванную пищу с ложечки, а сырое мясо.

– И все же я не понимаю, как мог не увидеть надвигающейся трагедии. Похоже, мы оба пострадали от разрыва в равной степени.

Таперскому не давала покоя эта мысль. Мучила его ночами, словно от того, найдет ли он ответ, зависело не только его прошлое, но и что-то важное в настоящем. Было ощущение, что судьба прислала ему неожиданный подарок – коробку с пазлом. В нем были сотни составляющих, и он все старался сложить его. Причем все получалось, все складывалось в рисунок, почти гармоничный, почти понятный, осталось совсем чуть-чуть, чтобы увидеть цельную картину с ответами на вопросы. И вдруг кусочки пазла закончились, а в середине, в самом центре рисунка, так и осталось пусто. Одного кусочка не хватило! Этот кусочек стал для Таперского чуть ли не самым важным в жизни, чем-то вроде панацеи от беспокоивших его вопросов, но он все не находился. Это ужасно мучило Таперского, раздражало, злило, казалось, что ответ где-то рядом, просто хорошо спрятан. Он выспрашивал у Алекса подробности о его детстве, пытался оживить детально и свои воспоминания и даже обращался к картинам, написанным под влиянием Марты. И в один прекрасный день он вдруг обнаружил его. Нашел. Увидел. Он вдруг понял, что недостающий фрагмент пазла – это он сам и есть.

Марта любила его. И Александр Гуров являлся не кем иным, как плодом этой любви. Очевидно, что Марта не хотела обнародовать сей факт. И самого Таперского отдалила от себя, видимо, как раз для того, чтобы доказать всем его непричастность к ребенку. Но любовь к Таперскому сыграла с ней злую шутку. Убрав отца ребенка из своей жизни, она перенесла всю силу чувств на самого ребенка. Потеряв Таперского, Марта патологически стала бояться потерять и того, кто напоминал ей о нем, кто был его прямым продолжением и даже перенял отцовские гены художника. А когда с Таперским случилась беда, изолировавшая его от общества, Марта, вместо того чтобы броситься ему на помощь, с удвоенной силой стала охранять своего детеныша. Пока детеныш не сбежал из золотой клетки, выстроенной из прутьев гиперопеки и нереализованной любви.

– Я не знаю, стоит ли рассказывать Алексу о том, что он мой сын.

– Возможно, ваш сын, – уточнила Кира.

Таперский зашел к ней по делам, обсудить очередную выставку, которую они собирались организовать для его учеников. Она оставила его пить чай с вишневым пирогом и дожидаться Алекса. Гуров задерживался, и разговор потек совсем в другом русле.

– Я уверен в том, что он мой сын. Но не уверен, что он должен узнать об этом после стольких лет.

Кира смотрела в окно, на свою любимую сосну, и думала о причудливости судьбы. С сосны начались ее сны, которые привели ее к этому дому, а потом все завертелось, закружилось. Македонский, новая работа, новые интересы, интернат, дети, а теперь вот еще оказывается, что судьба подготовила сюрприз не только ей, но и Алексу с Таперским.

– Только генетическая экспертиза может показать точно, ваш ли он сын. Ели он действительно не Гуров, а Таперский, то ему следует об этом узнать. По крайней мере, я на его месте хотела бы знать правду. Но если он не ваш сын, вы понимаете, какую берете на себя ответственность, совершив переворот в его душе, его жизни?

Таперский вздохнул. Она права. Его интуиция не может быть неоспоримым доказательством. Что же делать? Он не может сделать вид, что ничего не произошло. Но и его вины перед Алексом нет. Он не знал тогда. Ничего не знал и ни о чем не догадывался. А Марта сделала все, чтобы скрыть его отцовство. Зачем? Думала, что он никогда не разведется с женой? Никогда не женится на ней? Не признает ребенка? Что еще она думала? Она всегда подчеркивала свою независимость, всегда акцентировала временность их отношений. Впрочем, что было, то было. Ничего не изменишь. Изменить можно только настоящее.