Читать книгу "Здесь, на Земле - Элис Хоффман"

— Да ну, правда? — Тон Холлиса изумленно весел, хоть рот сжат в тонкую белую полоску. — Полагаешь, меня интересует, черт тебя дери, твое мнение?

— Уже довольно поздно.

Нет еще и десяти, но Хэнк пытается хоть как-то оттянуть время. Его голос звучит успокоительно, вопреки тому, как дико здесь неспокойно. Он пытается остановить вошедшую Гвен, и она уже готова оттолкнуть его руку, но тут бросает взгляд на Холлиса и понимает: лучше оставаться там, где стоишь.

— А, теперь ты станешь рассказывать мне, который сейчас час?

Его голос звучит будто с отдаления в миллионы миль: Гвен дрожит и сильно-сильно прижимает к груди терьера.

— Тебе нужен наглядный урок, милочка, что случается, когда вещь тебе не принадлежит. Можешь начинать просить. Но только это не поможет.

Гвен чувствует, как холодный воздух врывается в ее легкие при каждом вдохе. Чувствует Хэнка рядом, с его натянутыми, как тугая струна мышцами. Он готов что угодно предпринять, но вот что именно — и сам не знает.

— Ну давай, — говорит Холлис, — проси.

У девушки странное самоощущение. Будто что-то кипит внутри.

— Пожалуйста, не надо, — произносит она.

Холлис секунду размышляет, потом качает, головой.

— Нет, не пойдет. Мало. Давай еще.

Всегда будет мало — вот в чем штука, понимает теперь Гвен. Есть поступки, которые свершаешь до того, как на них решишься. Так и сейчас: не сознавая полностью, что делает, она подбегает к стойлу и, распахивая дверцу настежь, кричит коню: «Беги!»

Таро рвет с места так стремительно, что Холлис вынужден отпрыгнуть, и когда хватается за ружье — его мишень уже на воле, бежит так быстро, что и ветер не догонит, оставляя по себе морозные клубы выдохов.

Холлис подходит к выходу, целится, стреляет, но Таро уже перемахнул через ограду и взмыл в прыжке над следующей. Слышен его бег — расседланного, горячего — в этот холодный черный вечер.

Когда конь доскакал до Глухой топи, Трусу как раз снился снег. Он открыл глаза и услышал топот. За окном и впрямь падает снег, а у яблони стоит конь Белинды, бьет копытом мерзлый грунт, ища остатки падалицы.

Трус поднимается (он, по обыкновению, спал, не снимая пальто и ботинок) и выходит во двор.

Идет к коню и смотрит, как тот ест. Потом берет веревку и привязывает его к дереву.

— Ну вот, — говорит Трус, — это твое место.

Налив себе по возвращении в дом стаканчик, он садится с ним на кособокую веранду и сидит там, глядя на коня, пока в одиноко стоящих воротах не появляется Гвен. Ее маленькая белая собачка семенит следом. Взгляд у девушки странный, лихорадочный, на лице — огромный пурпурный кровоподтек. Холлис ударил ее только один раз, когда она проходила мимо, но абсолютно не сдерживаясь, по-настоящему сильно. Под кожей лопнули кровеносные сосуды, отметина останется на добрые недели три.

У Труса возникает странное чувство в теле — будто его кто-то поджег.

— За что это он так?

Девушка смотрит прямо перед собой, из глаз текут слезы.

— Я не дам ему забрать коня, не переживай, — произносит он вдруг с убежденностью, которой от себя не ожидал.

Да, он убьет любого, кто придет за Таро, или сам погибнет — если только в тот момент не будет в стельку пьян (но сейчас не время перед девушкой упоминать об этом варианте).

— Правда? — спрашивает с надеждой Гвен, осознавшая уже, что ни остаться здесь, ни взять с собой Таро не сможет. — Вы серьезно?

— Обещаю, — веско произносит Трус.

Немного погодя появляется ищущий девушку Хэнк. Он оставался на ферме, пока Холлис не успокоился. Так нужно было, убеждает себя парень. Он мог бы подскочить и защитить Гвен, когда Холлис поднял руку и ударил, но все случилось так внезапно, на него словно столбняк нашел (по крайней мере, так он себе это объясняет).

Холлис ведь не хотел… даже не думал… Он просто словно бомба, которая, не обезвредь ее, рванет, когда меньше всего того ждешь. Гвен когда-нибудь поймет это. Поймет, почему Хэнк не вступился. Он же не на стороне Холлиса. Это просто вопрос лояльности, преданности, что ли. Вроде обещания своей стране отправиться на дурацкую, никому не нужную войну.

Гвен — на полу у Труса, закутана в замызганное шерстяное одеяло, которое бог весть когда принесла сюда Джудит Дейл.

— Давно пора, — говорит Трус вошедшему Хэнку. — Боже, парень, как ты медленно.

Медленно или быстро — уже не важно после того, как Хэнк видит пурпурный след удара на лице Гвен. Холлис сильно приложился; он не сдерживался, он хотел.

Пытаться оправдываться? Сесть рядом, обвить девушку руками, шептать о том, как ужасно то, что стряслось, и как он виноват? Говорить, что Холлис, наверное, уже раскаивается и что не думал осуществлять свои угрозы в отношении Таро? Нет смысла.

«Боже, как ты медленно», — звучит эхом в голове у Хэнка, когда Гвен переплетается с ним пальцами и кладет голову на его плечо.

— Тут нет твоей вины…

Трус закемарил, и им так хорошо наедине друг с другом.

— …просто так случилось.

Хэнк в ответ коротко смеется, резким, уничижительным по отношению к себе смешком. Прислоняется к стене, уже не одно столетие, должно быть, испещренной тысячами муравьиных дырочек. Закрывает глаза.

А чья вина, когда любовь отвергнута? Когда юность похожа на проклятие, а не благословение? О, если бы только не вмешивались в их судьбу другие люди! Если бы они были последние два человека на Земле, что выходят из этого старого-старого дома в бездонную синь ночи с ее звездами, имен которых они никогда не узнают, и тьмой-тьмущей невидимых планет.

Не будя дремлющего Труса, они уходят бродить на берег. Почти не говорят. Да и о чем, в конце концов? «Будешь меня ждать? Я не смог, я не виноват. Не забывай меня, никогда не забывай» — об этом? В безмолвии им легко представить, что они — последние два человека на планете — или, может, первые два? — те, кому слова без надобности. Они нужны друг другу — вот и все — в эту последнюю их ночь.

Гвен и Хэнк гуляют по Глухой топи, пока пальцы рук и ног не коченеют, а затем возвращаются в дом. Ложатся на пол и тут же, тесно прижавшись, засыпают. Им нужен сон и прощение. Одна-единственная чистая, безмятежная ночь сна, вот почему они томятся. Но и на это — чересчур надеяться.

Бывает ли такое, чтобы два разных человека видели один и тот же сон? Хэнку снится зеленая изгородь, в ней дверь. По ту сторону — будущее, здесь — прошлое. А во сне девушки изгородь вся из шипов и дверь на замке. «Иди вперед, шагай», — торопит ее кто-то незримый. Она шагает, и замок, раскрывшись, падает. Оглядываться — нельзя. Такой закон. Гвен его, неведомо откуда, знает. И Хэнк, во сне, стоя на пороге двери, слышит издали ее шаги, уже стихающие.

Утро. Свет желт и бледен. Трус растапливает котелок льда — напоить коня. Хэнк встал и вышел на веранду. Девушки нет.