Читать книгу "1991. Заговор? Переворот? Революция? - Леонид Млечин"

19 августа утром министр иностранных дел Бессмертных вызвал к себе своего первого заместителя Юлия Александровича Квицинского. Распорядился отправить послам телеграммы с поручением передать документы ГКЧП властям страны пребывания. Иначе говоря, МИД дисциплинированно подчинился новому начальству.

Бессмертных попросил быстро, буквально за полчаса, продиктовать проект послания вице-президента Янаева главам крупных государств относительно происходящего и включить в текст слова о том, что внешняя политика Горбачева будет продолжена. С этим проектом министр уехал на совещание в Кремль.

К концу дня Бессмертных собрал своих заместителей. По словам Квицинского, министр сказал, что есть три варианта действий: либо подать в отставку, либо вовсе ничего не делать, либо продолжать работать, чтобы не нанести ущерба внешней политике страны. Все высказались за третий вариант. После этого министр уехал на дачу. С ним общались по телефону. Говорили, что у Бессмертных дипломатическая болезнь. Он уверял, что страдал от приступа почечно-каменной болезни.

— Бессмертных оказался не на высоте, — констатировал Горбачев, вернувшись из Фороса.

В тот момент Михаил Сергеевич не признавал полутонов. Или ты поддержал ГКЧП, или остался верен президенту и законной власти.

С министром иностранных дел разговаривал жестко:

— У меня создалось впечатление, что вы вели себя пассивно в эти три дня.

Бессмертных не согласился:

— Это неправильно! Вам наговаривают на меня. Я единственный из ваших соратников, кто прошел через это испытание. Все были в отпусках. А я старался сделать все, чтобы защитить нашу политику.

— У меня иная информация, — сказал Горбачев.

Бессмертных подал в отставку. В иное время Александр Александрович, высококвалифицированный дипломат, оставался бы министром долгие годы. Он собрал коллегию, пересказал разговор с президентом. Провожали его с сожалением, к нему в министерстве относились очень хорошо.

Утром 28 августа президента СССР соединили с советским послом в пока еще единой Чехословакии Борисом Дмитриевичем Панкиным. В посольстве аппарат междугородной правительственной связи по инструкции находился в отдельной звуконепроницаемой будке, где было душно и тесно.

— Здравствуй, Борис Дмитриевич, — буднично сказал Горбачев, словно они только вчера расстались, — ты можешь сейчас прилететь в Москву?

— Если вы вызываете, конечно.

— Тогда прилетай сегодня же и прямо ко мне в Кремль… Прямо из аэропорта… Речь идет о назначении тебя министром иностранных дел…

Панкин ответил четко:

— Могу я ответить так: я немедленно вылетаю, но в дороге буду думать.

Аэрофлотовский самолет задержали в пражском аэропорту, чтобы посол успел собраться. В Кремле у Панкина несколько раз проверяли документы, пока он не попал к помощнику Горбачева по международным делам Черняеву. Анатолий Сергеевич объяснил Панкину, что никто Горбачеву не называл его кандидатуру, это его личный выбор. Вспомнил, что знаком с Панкиным еще с комсомольских лет.

Когда Панкина пригласили в президентский кабинет, там сидел еще и академик Александр Николаевич Яковлев. Горбачев достал из стола папочку, в которой лежали две бумаги. Несколько картинно подписал первый из указов, которым освобождал Панкина от обязанностей посла в Чехословакии:

— Но этот указ мы положим в стол. Пусть полежит там, пока Верховный Совет вот эту бумагу не утвердит.

Он подписал второй указ и прочитал его текст вслух:

— Назначить министром иностранных дел и внести настоящий указ на утверждение Верховного Совета СССР.

— Учти, могут и не утвердить, — предупредил Яковлев. — Тут, брат, дело такое…

— Утвердят, утвердят, — уверенно сказал Горбачев. — Пусть попробуют не утвердить.

Настал звездный час Бориса Панкина. Его имя в те дни облетело всю планету. Указ о назначении министром был зачитан по телевидению в девять вечера. В этот момент он еще находился в приемной президента. Все бросились его поздравлять.

Евгений Максимович Примаков, которому неведома была его дальнейшая счастливая судьба, то ли в шутку, то ли всерьез попросил нового министра послать его послом в какую-нибудь хорошую страну:

— Только не на Ближний Восток, хватит с меня. Лучше, например, в ту же Англию.

Панкина еще раз принял Горбачев. Инструктировал, что предстоит сделать — «менять ориентиры, отбрасывать предубеждения», тесно сотрудничать с Западом, налаживать контакты с благополучной Саудовской Аравией, а не с лидером ливийской революции Муамаром Каддафи и палестинским вождем Ясиром Арафатом.

Горбачев остался крайне недоволен поведением министерства иностранных дел во время августовского путча:

— В МИД многое надо менять. Сидели, молчали, обслуживали ГКЧП… Чуть ли не все послы взяли под козырек. Все это надо основательно расследовать. Ко мне идут сигналы: лидеры не хотят иметь дело с такими послами… Кто действительно поддержал путч, тех, конечно, надо убирать.

За поддержку ГКЧП пострадали семь послов. В министерстве Панкину представили на каждого досье и рекомендации: отозвать. Николай Николаевич Успенский, молодой дипломат, назначенный послом в Швецию, дал интервью, в котором поддержал ГКЧП. Вадим Петрович Логинов, посол в Югославии, бывший второй секретарь ЦК ВЛКСМ и потому прекрасно известный Панкину, поспешил снять в посольстве портрет Горбачева. Леонид Митрофанович Замятин, бывший заведующий отделом ЦК КПСС, посол в Великобритании, в беседе с журналистами обосновывал отстранение Горбачева. Юрий Владимирович Дубинин, посол во Франции, никакой вины за собой не признал — он только передал французским властям полученное из Москвы послание.

Панкин сразу же освободил от должности первого зама Юлия Квицинского, который курировал отношения с Восточной Европой и радикально расходился во взглядах с новым министром.

Еще недавно Квицинский внушал послу Панкину:

— Эти страны, нарушив кровные связи с нами, перестали представлять какой-либо интерес для мира. Теперь они превращаются в глухую мировую провинцию, уходят в глубокую тень. Серая зона. Задворки Европы…

Первым заместителем Панкин назначил Владимира Федоровича Петровского, уважаемого дипломата, блестящего профессионала. Заместителя министра по кадрам, присланного еще секретарем ЦК Егором Кузьмичем Лигачевым, велел убрать. Из гуманных соображений того пристроили вице-консулом в Гамбург.

Почему Горбачев выбрал Панкина? Он — единственный советский посол, который выразил протест против августовского путча и сказал, что представляет не ГКЧП, а законно избранное руководство страны во главе с президентом Горбачевым.

В ночь с 20 на 21 августа Панкин и советник-посланник Александр Александрович Лебедев продиктовали чехословацкому телеграфному агентству текст заявления с протестом против ГКЧП. Утром Панкин зачитал заявление на совещании посольских дипломатов. Затем выступил Лебедев. Многие дипломаты их поддержали, кроме, разумеется, сотрудников резидентур КГБ и ГРУ. Они уже приготовились служить ГКЧП. Один из них попытался снять портрет Горбачева, висевший в вестибюле посольства.