Читать книгу "Безумный Макс. Генерал империи - Михаил Ланцов"

– Александр Васильевич! – удивлённо воскликнул фон Эссен и осёкся. Он вспомнил. Он тоже был на той гражданской панихиде, когда Меншиков воскрес. И тоже слышал эти слова. Странные… страшные… но такие уместные.

– Николай Оттович – решайтесь. В конце концов, когда ещё у нас будет такой замечательный шанс вернуть англичанам должок? Хотя бы один из многих? Они, так или иначе, потопят наш флот. Так почему бы нам не заставить их наслаждаться победой с разбитым лицом и переломанными ногами?

– Вы бредите… – тихо и каким-то неуверенным голосом произнёс фон Эссен, глядя на Колчака с некоторым страхом в глазах.

– Весь этот мир сошёл с ума. Так почему нам нужно отставать? А та песня… вы знаете, она так крепко засела у меня в голове, что с тех пор постоянно всплывает. Когда я начинаю унывать, эти слова наполняют меня свежестью и бодростью. Мыслями о том, что нужно быть не робким и безвольным жертвенным агнцем, которого спокойно волокут на убой, а диким бараном, который ломает ворота и гоняет по выгону своих обидчиков, стараясь нанести им хоть какие-то увечья. Напоследок. Его в конце концов забьют, но он дрался, он не сдавался, он старался победить любой ценой до самого последнего вздоха… – тишина. Колчак же широко улыбнулся, закрыл глаза и снова продекламировал фрагмент песни по памяти: – Причалим ли мы к чужим берегам? Иль сгинем в пучине на радость врагам? Валькирии о подвигах наших расскажут великим богам!..

Адмирал Дэвид Битти стоял на мостике новейшего сверхдредноута «Бэрэм»[11] типа «Квин Элизабет», одного из мощнейших боевых кораблей мира с тяжёлыми 15‐дюймовыми орудиями главного калибра и внушительным бронированием. Это был его флагман, а в руке у него был его чай… точнее чайные помои с молоком, так уважаемые англичанами. Руки грела кружка, а душу – чувство скорой мести русским за всё… Простить Меншикову унижение, которое тот учинил ему в Константинополе, Дэвид не мог. Как и отделять Максима от остальных представителей его народа. В его сознании за те дерзкие слова и резкие поступки отвечать должны были все, смеющие себя именовать русскими, вне зависимости от их реальной национальности.

Было два часа ночи, но адмиралу не спалось. Излишнее чувство возбуждения никак не оставляло Дэвида. Он смотрел вдаль, в кошмарную и жутковатую черноту этой ночи, и предавался грёзам. Тучи, затянувшие небо, прятали практически полную луну. Поэтому за бортом было темно и мерзко, что олицетворяло для Битти Россию. Из-за чего он смотрел на эту непроглядную черноту и улыбался своим мыслям, казалось, не замечая всех окружающих его неудобств.

Удерживая обеими руками кружку, Дэвид отхлебнул из неё горячих чайных помоев… и едва не подавился из-за совершенно неожиданных выстрелов, разорвавших тишину этой ночной идиллии. Многих выстрелов. Явно крупным калибром. Хуже того – они практически слились с всплесками и взрывами. А потом, почти сразу, продолжили стрелять чем-то полегче.

Он бросился к левому борту рубки и замер, вглядываясь в ночную тьму. А там время от времени раздавались вспышки выстрелов орудий калибром около пяти дюймов. Чуть-чуть подсвечивающие силуэты кораблей. Русских кораблей. Старых дредноутов типа «Севастополь». На удивительно малой дистанции от ордера Гранд-Флита. Кабельтовых десять-пятнадцать или около того. Эти четыре дредноута шли кильватером, продолжая сближаться. Из-за чего вели огонь практически без поправок по хорошо подсвеченным огнями английским кораблям.

И вновь беглый, слегка рассеянный и растянутый по времени залп орудий главного калибра. И сорок восемь снарядов в полтонны весом каждый вновь устремились к своим целям. Кинжальная дистанция. Считай, в упор. Поэтому они не только слишком часто попадали, но и легко вскрывали броню как линейных крейсеров, так и сверхдредноутов, не рассчитанных на столь ближний бой.

Шок немного прошёл, и Дэвид услышал, как по всему кораблю звонят тревогу и раздаются боцманские дудки. Авральный подъём. Люди спали. И теперь им было нужно проснуться и добраться до боевых постов, приведя последние в боевую готовность. А это минуты… долгие минуты. Что-то подобное наблюдалось и на других кораблях. Свистки и гудки побудки покрыли акваторию, сливаясь воедино с выстрелами.

Дежурные крейсера дали ход, так как держали котлы разогретыми. Начали разворачивать башни орудий. Но тут прозвучал третий слитный залп главных орудий «Севастополей» и сорок восемь снарядов двенадцатидюймовых пушек вновь устремились к своим целям. Точно. Слишком точно. До тошноты и бессильной ярости. Ведь в упор по стоящим кораблям на таком расстоянии попасть несложно. Да и многочисленные 120‐мм противоминные пушки на такой дистанции удивительно действенны, буквально заливая английские корабли ливнем снарядов, вскрывающих небронированные надстройки и слабо бронированные оконечности. Вон как стучали! Как барабанные палочки – непрерывной, рассеянной дробью. Видно, били по готовности, надрываясь, как последний раз в жизни, пытаясь «надышаться перед смертью».

Дэвид Битти не знал, что незадолго до начала огня на «Севастополях» к орудиям заранее подняли запас выстрелов «первой очереди». Что к главному калибру, что к противоминному. А ещё в помощь заряжающим на стодвадцатки подтянули с бездействующего борта людей, дабы из-за усталости бойцов не снижать темпа огня. Из-за чего скорострельность оказалась на уровне, превышающем паспортные данные, особенно у противоминной артиллерии.

Медленно… ужасно медленно тянулось время.

Вот башни главного калибра сверхдредноута «Бэрэм» начали поворачиваться. Вот зазвучали выстрелы противоминных калибров с линкоров и линейных крейсеров Гранд-Флита. Дэвид замер, до боли сжав кружку со своими чайными помоями. И тут крик!

– Опасность справа по борту!

– Что?! – воскликнул адмирал, вздрогнув, и, быстрым шагом перейдя к правому борту боевой рубки, вгляделся в темноту. – Где?

Все корабли Гранд-Флита, ожившие с началом обстрела, врубили свои прожектора, начав активно подсвечивать напавшие на них линкоры. Поэтому с противоположной стороны продолжала царить непроглядная тьма, характерная для этой ноябрьской ночи.

– Вон же! Вон! – воскликнул какой-то щурящийся морячок и указал рукой в темноту.

Дэвид Битти проследил по руке, прищурился и вздрогнул, потому что отчётливо увидел в отблеске пожара одного из его линкоров летящий по воде хищный низкий силуэт эсминца. В стороне. Причём идущий со стороны берега.

– Shit… – процедил адмирал, роняя кружку с чайными помоями на пол. Его вдруг пробил ледяной пот. Он понял всю глубину той задницы, в которую с разгона влетел.

Бум! Бум! Бум! Захлопали торпедные аппараты, отправляя свои гостинцы. Бум! Бум! Бум! Продолжали они хлопать почти непрерывно. Ведь все лёгкие силы, что крались по темноте у берега, по сигналу резко развернулись строем фронта и решительно атаковали английские корабли. В полной темноте. У них у самих имелся только тусклый кормовой красный огонек, за который держался мателот на марше. Их сорвали с места три одинокие точки морзянкой с паузой в несколько секунд. Эти точки ждали… и их услышали. Поэтому лёгкие силы успели вовремя… как раз к тому моменту, когда англичане в полной мере отвлеклись на дерзкие линкоры.