Читать книгу "Олений заповедник - Норман Мейлер"

Как всегда в подобные минуты, казалось, все происходило одновременно. Зазвонил телефон. Звонил Тони из киностолицы. Лулу зарыдала в трубку, повесила ее, снова заплакала. Полчаса я старался ее успокоить, и наконец прерывающимся голосом она произнесла:

— Серджиус, ты имеешь право это знать: я трахалась с Тони Тэннером.

— Но где? Когда? — воскликнул я, словно узнать это было для меня важнее всего на свете.

— В телефонной будке.

Произнеся это, она совсем обессилела. Тем не менее выдавила из себя, что он унизил ее.

— Я никогда уже не стану приличной, — прорыдала она в темноте, так как я выключил свет и, сев рядом с ней у кровати, закурил.

На другой день она уехала из Дезер-д'Ор в киностолицу. Она вынуждена быть там из-за фильма, сказала она. Фильм начнут снимать лишь через десять дней, но ей надо срочно ехать. Я целую неделю пытался связаться с ней по телефону, но она никогда не перезванивала мне и никогда не была на месте.

Глава 18

Однажды ночью, лежа в постели, Айтел заметил, что в бедрах Илены появились впадины. Это было единственным недостатком ее тела и тем не менее глубоко огорчило его. Потом он не мог оторвать глаз от этих впадин. Надо с ней расставаться, говорил он себе. С ним у нее нет будущего, а у нее осталось всего два-три года молодости.

Как же он себя ненавидел! И тешился мыслью, что он единственный, кто считает себя ответственным за нее. А потом вынужден был напомнить себе, что ведь это он начал с ней роман и превратил этот роман в нынешнее положение вещей, следовательно, ему из этого не выбраться. А что станет с ней? Влюбившись, Илена не оставляет себе ничего в качестве разменной монеты для сделки, так что она всегда будет в проигрыше. Многие будут за ней охотиться, у нее будет много любовников, один хуже другого. Если она никогда не повзрослеет, то станет пить или, для разнообразия, колоться (не надо драматизировать, говорил себе Айтел), и что же с ней станет? Он снова был полон сострадания и терзался от того, что чувствовал сострадание к созданной воображением женщине. А к лежавшему рядом с ним телу не чувствовал ничего. Это тело только мешало его ногам и рукам, он просто не мог поверить в существование этого тела, доставлявшего ему столько мучений.

Однако он чувствовал, что Иленой владело отчаяние. Она спала неспокойно. Ночь за ночью она просыпалась в ужасе от увиденного сна и, дрожа, прижималась к нему в темноте. Вор пытается влезть к ним, говорила она, или она слышала, как кто-то ходит на кухне. Все случаи изнасилования или убийства, о которых писали в газетах, виделись ей во сне, вызывая страх.

— Сегодня за мной увязался какой-то мужчина, — сообщала она Айтелу.

— Естественно. Ты привлекательная женщина, — раздраженно говорил Айтел.

— Ты не видел, какое у него было лицо.

— Наверняка он хотел отрезать тебе голову, а тело засунуть в джутовый мешок.

— Это тебе хотелось бы такое со мной проделать. — Она с горечью смотрела на него. — Ты весельчак, Чарли. Я нравлюсь тебе, лишь когда я в хорошем настроении.

Правда уколола его.

— Это тебе нужен весельчак, — сказал он. — Когда я говорю приятные вещи, ты меня любишь.

— Ты ставишь себя настолько выше меня, — заявила Илена. — А ведь ты понятия не имеешь, что у меня в голове.

После получасового препирательства он наконец выяснял ее последнюю тайну. Она хотела стать монашкой.

— Ты что, рехнулась? — спросил он ее. — Ты же станешь монашкой, к которой все будут липнуть.

— Монашки никогда не бывают одинокими, — сказала Илена.

От ее слов ему стало тяжело. А ведь это правда, подумал Айтел: он разрушает все, к чему прикасается. Человеку, который жил с ним и любил его, он давал лишь одиночество.

— У монашек всегда есть компания, — упрямо повторила Илена.

Через два-три дня она начала подумывать, не стоит ли остричься. Она возвращалась к этой теме снова и снова. Ему это понравится? Он думает, ей пойдут короткие волосы? Как он считает? Надо ей остричься? И Айтел, делая вид, будто его интересует эта тема, начал под конец думать, что, пожалуй, ей следует подстричь волосы. Волосы были одним из ее достояний, но к концу вечера они обычно становились лохматыми. Ей стоило такого труда сохранять прическу.

— Ты будешь по-прежнему меня любить, если я остригусь? — спрашивала Илена и приходила к выводу: — Нет, не будешь.

— Если моя любовь зависит от твоей прически, можешь проверить это сейчас же, — говорил он и думал: возможно, она права.

— Да, надо проверить, — следом за ним повторяла она.

С той ночи, когда Айтел вернулся от Бобби, он знал, что попытка освободиться от Илены была преждевременна. А потому с не покидавшей его печалью, хотя и сам не знал, печалился ли он об Илене или о себе, он повторял ей снова и снова: «Я знаю, что ничего не могу тебе предложить», словно считал, что достаточно частым повторением сумеет выманить у демона, который, мнилось ему, судит его, еле слышно произнесенное прощение. «А ты попытайся, — мог бы сказать ему демон, — ты ведь не безнадежно непорядочный человек». Но твердя Илене, что он ничего не может ей предложить, Айтел все больше склонялся к другой идее. В те долгие бессонные ночи он начинал думать, что справедливо было бы жениться на ней: кто-то ведь должен на ней жениться. Иначе ему так и слышались голоса ее будущих любовников: «Муншин не захотел, и Айтел не захотел, так почему я должен жениться?» Единственным ответом им могла быть женитьба, и Айтел принимался думать, как он сделает Илене предложение и как потом устроит развод. Он не станет скрывать от Илены: они поженятся, чтобы развестись. Тогда, наверное, она сможет кого-нибудь найти. Лучше быть бывшей миссис Айтел, разведенной женой бывшего режиссера, чем мисс Эспосито. Таким образом, он женится в четвертый раз — во сколько ему все это обошлось? — а она… она будет считать, что нашелся мужчина, который так ее любит, что готов дать ей свое имя. Вот идиотизм. Но для Илены это имело бы значение. Если она сумеет правильно разыграть карты… только Илена никогда этого не сумеет, она вообще не умеет играть в карты. Разозлившись на нее, он принимался смотреть в потолок и думать, сумеет ли когда-либо заставить Илену видеть все так, как он это видит. Так шли дни, и Айтел работал над сценарием, не находя удовлетворения в том, что работа идет гладко.

Однажды днем, когда он сидел за письменным столом, раздался звонок от Лулу. Съемки отложены на неделю, и она решила на вечер приехать в Дезер-д'Ор. Попраздновать: Доротея устраивает в ее честь прием.

— Чарлз, ты должен непременно на нем быть, — сказала Лулу по телефону. — Кажется, я вернулась только для того, чтобы поговорить с тобой.

Айтел сказал:

— Я слышал, ты порвала с Серджиусом.

— Да, это произошло несколько сгоряча, но теперь, мне кажется, рана уже затянулась.

— Уверен, что у тебя затянулась, — сказал Айтел.