Читать книгу "Крест мертвых богов - Екатерина Лесина"

Черт, черт, черт! Значит, не ошибка… значит, опоздал.

Телефон молчит, бесполезная игрушка – «абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Это Руслан вне зоны действия, точнее, в зоне бездействия, когда не понятно, куда дальше ехать и что дальше делать.

Звонить. Ей. Оставляла же визитку, но где она? Где, где, где… черт… выскользнув из рук, бумажник упал на грязные ступеньки, и содержимое его разлетелось вокруг. Собрать, сгрести в кучу, потом разберется, если еще будет это «потом». У него, у Руслана, несомненно, будет, а вот у остальных…

Вот. Номер набрать получилось с первого раза, и гудки, длинные, раздражающие. Возьми же трубку, мать твою! Возьми трубку!

Взяла.

– Да? – голос-шепот, голос-боль, что у нее случилось? Неужели… – Я слушаю.

– Яна Антоновна? Это Руслан, из милиции.

– Да.

– Ваш племянник, мне нужно знать, где ваш племянник!

– Данила?

Да что ж она тормозит-то, можно подумать, у нее с десяток племянников, а то и больше.

– Да, Данила, ваш племянник, где он?

– Ушел. Днем ушел. Он сказал, что я виновата… что я убила Гейни и Наташу… я… – Она заплакала. Руслан не видел, но как-то сразу понял – плачет, и слезы, наверное, размазывает по лицу, а всхлипывать стесняется. Воспитанная.

– А друг ваш? Ористов Константин? Где? – Бумаги, собранные в кучу, не лезли в карман, а во дворе натужно и долго сигналила машина. Наверное, он запер кого-то, ведь бросил тачку, не глядя, теперь кто-то выехать не может, злится и материт Руслана.

Яна молчит. Долго молчит, даже возникает опасение, что связь прервалась, и Руслан почти решается нажать на отбой и перезвонить, когда наконец слышит ответ:

– Костя здесь. У меня.

Костя у нее. Значит… значит, Руслан знает, куда ехать, главное – не опоздать.

– Ты, урод, оборзел совсем! – хозяин матово-зеленой «Шкоды» буквально подпрыгивал от возмущения. – Ты че, не видишь…

– Да пошел ты! – Руслан кинул телефон на соседнее сиденье. Время убегало, время улетало. Надо спешить.

Надо успеть, иначе он в жизни себе не простит.

Но Никита жил, несмотря на нежелание, несмотря на чахотку, кровохаркание и приступы слабости, когда и с кровати-то с трудом подымался. Его врожденное упрямство разом заменяло и врачей, и лекарства, и рекомендованный отдых, перечеркивая самые мрачные прогнозы.

– Заговоренный он, – сказал как-то Мишка. – Вот поглядишь, всех еще переживет…

И в словах его мне почудилось нечто пророческое, хотя снова я не сделал ровным счетом ничего, чтобы изменить судьбу. Меж тем зима, перевалив через декабрьские снегопады и январские метели, застряла в феврале с его трескучими морозами и убывающими ночами.

– Весну я не переживу, – Никитин голос осип, ослаб, точно выцвел на этих морозах. – Осенью тяжко, весной еще хуже. Думаю, в апреле… в апреле умирать хорошо.

– С чего это?

– Грязь подсыхает, в могиле сухо будет. Ты похоронишь меня возле Оксаны? Помнишь, где она лежит?

Не помню, давно уже не захаживал на городское кладбище. Озерцов наотрез отказывался использовать его по назначению, а я прихотям его не перечил. Все равно ведь где. И Оксану почти забыл, какая она была, точно знаю – черноволосая и голубоглазая, и на этом все. Никита усмехнулся: за то время, что мы провели друг подле друга, он научился угадывать мои мысли.

– А я как сейчас, каждую черточку ее… как улыбалась, как хмурилась, как голову набок склоняла… любила она меня, одна из всех, и ту забрали. Я часто к ней хожу, разговариваю… в последний год особенно. Так похоронишь?

– Похороню, – мне было неприятно давать подобное обещание, тем более я не был уверен, что сумею исполнить его, и, как оказалось, для неуверенности этой имелись все основания.

…Гости из Москвы нагрянули без предупреждения, трое, в привычных уже кожанках, правда, щегольских, видно, что на заказ шитых, как и шинели, поверх этих кожанок наброшенные, и сапоги, начищенные до блеску.

– Никита Александрович? – поинтересовался один из них, низкорослый, круглолицый, раскрасневшийся с морозу. Озерцов хотел ответить, но согнулся в очередном приступе кашля. Ох и не вовремя же его скрутило-то.

– Озерцов. Никита Александрович. – Он выговаривал свое имя нарочито четко, а от уголка губ вниз по подбородку поползла темная струйка. – Полпред ОГПУ по губернии. Это Сергей Аполлонович, мой заместитель. С кем имею честь беседовать?

– Фильский Антон Игоревич, – представился круглолицый. – Степан Егорович и Ефим Макарыч.

Эти двое чем-то неуловимо походили друг на друга и вместе с тем на Гришку с Мишкой.

– Морозно тут у вас, – заметил Антон Игоревич.

– Февраль, – ответил Никита, вытирая рукавом кровь. – Сергей Аполлоныч, будь добр, сделай-ка нам чаю…

За чаем пришел один из москвичей, он же стал у двери молчаливым сторожем, стало понятно, что визит этот не случаен, а беседа идет о вещах, знать которые людям простым не положено.

Ночевать домой Никита не пришел, увидеться с ним днем не вышло по причине той же «занятости товарища Озерцова и товарища Фильского», о которой мы были поставлены в известность, верно, чтобы хоть как-то объяснить нежданное исчезновение Никиты.

А третьего дня за мной пришли.

Яна

Гудки в трубке, короткие, оборванные.

– Это из ментовки, верно? Тот тип, который приходил? – Костик по-прежнему сидит на полу. Костик снова спокоен, почти спокоен, рассеянно перебирает осколки зеркала, выкладывая одному ему понятный рисунок. Я наблюдаю.

Долго. Знаю, что прошло много времени, более чем достаточно, чтобы принять решение. Какое? Хоть какое-нибудь. А решения нету.

Он – убийца. Маньяк. Психопат.

Он – мой друг.

А друзей не предают. Вот такая странная мораль. Я не могла принять решение, потому и сидела, наблюдая за Костиковыми стараниями. Рисунок не складывался, но осколков было много и времени тоже… целая вечность.

Вот что он пытается сложить – Вечность.

Ганс Христиан Андерсен. Великий сказочник, великий обманщик с его Снежной королевой и разбитым зеркалом. Мир, обещанный Каю, если он сложит слово «вечность».

Костя – не Кай, я – не Герда, да и сказки остались далеко в прошлом.

– Это ведь из ментовки звонили? – повторил вопрос Костик, не отрываясь от занятия.

– Да.

– Ты правильно сделала, что сказала. Меня… меня надо остановить. Нельзя вот так, чтобы и дальше… я сам не хочу… я не хочу убивать, Яна.