Читать книгу "Любовь - кибитка кочевая [= Шальная песня ветра ] - Анастасия Дробина"

Беспокойство Варьки выросло до огромных размеров, когда она увидела стоящую возле крыльца круглую корзинку. Сердитый, голодный писк раздавался именно оттуда. Варька подкралась на цыпочках, заглянула.

Малышке было не больше месяца от роду. Маленький коричневый комочек с черным пухом волосенок, плотно зажмуренные глаза, крупные слезы, бегущие по сморщенному личику, открытый ротик. Она была завернута в грубую серую холстину, но каким-то образом размоталась и лежала голенькой, разводя в стороны кулачки, словно грозя ими и требуя еды.

– Дэвлалэ… – ахнула Варька, садясь на землю рядом с корзинкой. – Этого недоставало! Ну что же это за…

Но тут девочка закричала еще сильнее и пронзительнее, крошечные кулачки задрожали от плача, и Варька поспешно взяла ее на руки.

– Мокрая вся насквозь… Да не вопи ты, не разрывайся, сейчас придумаем что-нибудь… – Она поднесла ребенка ближе к глазам, пристально всмотрелась… и ахнула. Собственный сын Ильи, сопящий сейчас у материнской груди, не был так похож на него, как этот подкидыш.

– Господи, кобель проклятый… Да что же это… Что же теперь будет… Да откуда ты взялась на наши головы, у какой потаскухи наглости хватило… – испуганно шептала Варька, не чувствуя, как выворачивается и вопит малышка у нее на руках. – Ну что же мне делать, куда тебя девать, горе мое?..

– Варька, что там?

Вздрогнув и чуть не выронив девочку, Варька подняла голову. Настя, как была, в рубашке, стояла на пороге, жмурилась от солнечного света, заливавшего двор. Варька вскочила, прижимая к груди малышку и зачем-то пытаясь закрыть ее рукавом. Настя недоуменно улыбнулась:

– Что ты там прячешь? Младенец? Чей он?

Варька вдруг разом очнулась, поняв, что спрятать ребенка не удастся, да это и ни к чему. Встала и глухо сказала:

– Вот. Смотри.

– Ой, кто это? – Настя спустилась с крыльца, изумленно посмотрела сначала на опустевшую корзинку, затем – на орущий сверток в Варькиных руках. – Боже мой, подбросили, что ли? Как кричит, голодный совсем… Дай его мне.

Варька глубоко вздохнула, молча протянула Насте девочку. Та взяла, уложила поудобнее черноволосую головку на своем локте, заглянула в мокрое от слез личико, с минуту всматривалась… и вдруг побледнела до серости, изменившись в лице так, что Варька кинулась к ней, опасаясь, что Настя лишится сознания. Но та лишь покачнулась и прислонилась спиной к стене дома, машинально прижав к себе ребенка.

– Настя! – Варька схватила ее за плечо. – Успокойся! Дай мне ее сюда, я ее… унесу отсюда! Прочь унесу! Прямо сейчас!

Настя молчала, но младенца держала по-прежнему крепко, и все попытки Варьки забрать девочку из ее рук окончились ничем.

– Куда ты ее понесешь? – чужим, хриплым голосом спросила Настя, когда Варька отчаялась и, схватившись обеими руками за голову, тяжело опустилась на крыльцо. – Она голодная, промокла насквозь. А у меня ни капли, Гришка все высосал… Ну, погляди, как она ищет…

Малышка в самом деле вертела головкой, тычась в рубашку Насти в поисках соска, сердитый рев понемногу переходил в жалобное хныканье, и Настя медленно отшатнулась от стены.

– К соседям надо сходить. Там у Нюшки молока – хоть залейся…

– Да ты оденься хоть… – хрипло сказала Варька, тоже вставая и забирая у Насти ребенка. – Иди. Я с ней посижу, а потом к соседям сбегаю.

Настя ушла. Вскоре она вернулась – в юбке, кофте и платке поверх кое-как заплетенных волос, еще бледная, но выглядевшая спокойной, со сжатыми до белизны губами, и только на виске билась, словно собираясь порвать тонкую кожу, сизая жилка. Варька, сидящая на крыльце, протянула ей обрывок серой бумаги.

– Вот… В корзинке лежало, я сразу не заметила. Прочти, а то я дура безграмотная…

Настя взяла бумагу, расправила, повернула к солнцу.

– «Крещена Дарьей. Простите, люди добрые, самой есть нечего».

Варька встала. Прижимая к себе девочку, посмотрела через плечо Насти на непонятные ей буквы.

– И больше ничего?.. Настя, слушай, а может… Может, это не Ильи совсем?..

– Да ты посмотри на нее! – с сердцем сказала Настя, комкая бумагу и бросая серый шарик в заросли крапивы у крыльца. – Портрет просто с Ильи! А ей всего месяц, не больше! Боже мой, а я-то думала…

Она не договорила, но Варька вдруг тихо охнула. Осторожно заглянув в лицо Насте, спросила:

– Так ты… знала, что ли?

Настя не ответила. Молча взяла из Варькиных рук совсем осипшую от крика девочку и села с ней на крыльцо. Варька бросилась за калитку.

У соседей, в большой и шумной семье цыган-кузнецов, давно живущих в Смоленске своим домом, при известии о подкидыше поднялся тарарам. Сбежались женщины от тринадцати до шестидесяти лет, заохали, запричитали, табуном кинулись вслед за Варькой в дом Насти, там нестройным хором принялись жалеть, браниться, сочувствовать и вспоминать похожие случаи. Девочку тут же накормила грудью веселая толстая Нюшка, у которой молока было столько, что оно постоянно лилось сквозь рубаху, оставляя мокрые пятна на блузке. Насосавшись, малышка тут же уснула, и бабы, глядя в умиротворенное коричневое личико, дружно высказались:

– Вот беда-то, в одно лицо с этим кобелем! Бедная Настя! Настька, как будешь-то теперь? Эй, Настя! Настя! Где ты?

Насти не было. Никто из женщин не заметил, когда она выскользнула из дома, как ушла. Встревожившаяся Варька тут же обежала весь двор, покричала на задворках, заглянула даже в конюшню, но жены брата не нашла.

– Небось за Ильей на Конную побегла, – уверенно сказала Нюшка. – Ох, крику будет, никого из кофарей в рядах слышно не станет, правду говорю!

– Не, Настька не из таковских… – задумчиво отозвалась ее сестра. – Она никогда не кричит. Певица городская, голос сорвать боится.

– Ну, значит, топиться помчалась, – фыркнула Нюшка. Она сказала это в шутку, но Варька беззвучно ахнула, схватилась за голову и, подняв ветер юбкой, вылетела из дома. Яростно ударила, заскрипела, качаясь из стороны в сторону, калитка. Пискнул разбуженный Гришка, и одна из цыганок поспешно взяла его на руки. А подкидыш Дашка по-прежнему сладко спала, улыбаясь беззубым ртом.

Над высоким берегом Днепра ветер гнал по небу гряды облаков. Белые, пухлые тучки летели быстро, словно играя, и по земле, чередуясь с ярким солнечным светом, бежали их тени. Старые ракиты шелестели на ветру, показывая серебристую изнанку листьев, прошлогодние палки камышей напевно шуршали. Настя шла к обрыву, обеими руками раздвигая высокую, доходящую ей до пояса траву, розовые маковки болиголова, сныть и донник. Сладко пахло пыльцой, на цветочных венчиках деловито копошились пчелы, и от их жужжания звенел воздух. Внизу медленно текла до дна высвеченная солнцем, зеленоватая вода Днепра, над ней с криками носились стрижи, с дальнего берега, где уже косили первую траву, чуть слышно доносилась песня: