Читать книгу "Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова"

Крупные перемены в 1920-е гг. произошли и в праздничном календаре. В нем появились новые, революционные праздники (22 января — «День 9 января 1905 года», 12 марта— «Низвержение самодержавия», 18 марта — День Парижской Коммуны, 1 мая — «День Интернационала», 7 ноября — День пролетарской революции). В эти дни в Петрограде/Ленинграде проводились праздничные парады и шествия, массовые гуляния. В то же время в 1920-е гг. официальными нерабочими днями оставались и дореволюционные праздники (7–8 января — Рождество Христово, 19 января — Крещение Господне, 7 апреля — Богоявление, пасхальные дни, 19 августа — Преображение Господне, 28 августа — Успение).

Как видно, десять праздничных дней из шестнадцати остались советскому календарю от «царского прошлого», что выглядит как уступка традиции: рабочие привыкли «гулять» в эти дни, и бескомпромиссное настаивание на соблюдении только революционного праздничного календаря неизбежно привело бы к росту прогулов.

Вместо устоявшихся религиозных практик гражданам предлагались альтернативные, «культурные» формы досуга. Рабкор газеты завода «Электросила» накануне Пасхи утверждал: «Основным оружием против церковного дурмана, против разливного моря водки в майские дни и дни пасхи должно быть вовлечение рабочих в здоровый, разумный отдых, который мог бы ему заменить традиционное пасхальное времяпровождение». Взамен рабочим предлагалось гулянье с танцами и фейерверками, вечер в Филармонии, экскурсии в музеи, на ледокол «Красин»[479]. Активисты ставили антирелигиозные спектакли, устраивали просветительские лекции, публичные чтения художественной литературы. Широкое распространение получили «красные» замены религиозных праздников.

В идеале социалистической трансформации должна была подвергнуться вся сфера повседневности. Ведь, согласно официальной концепции, преобладание примитивных и девиантных форм досуга было обусловлено незнанием и недоступностью новых возможностей. Так, на 3-м Всесоюзном совещании рабкоров в 1926 г. рабкорка Нефедова говорила: «Нашу работницу надо учить и щи варить, и вшей вычесывать, и мясо рубить. Нашу работницу надо учить, как ребенка кормить, как белье стирать. Товарищи, надо писать, как мужу устроить бисквит на яйцах. Ведь мы этого не знаем. Вот, говорят, есть бефстроганов какой-то, мы, ведь, этого тоже не знаем. А вот если об этом напишут, ко мне придет работница, в гости, и я перед ней “бефстроганов” щегольну»[480].

Власть стремилась изменить топографию городского досуга. Парки культуры и отдыха, новые жилые кварталы, рабочие столовые, пространственное перераспределение культурных институций должны были способствовать созданию условий для формирования нового стиля труда и отдыха. Например, в области театрального дела предлагалось переносить спектакли академических театров из центра на окраины, в рабочие кварталы. Как отмечалось в материалах агитационно-пропагандистского отдела Губкома ВКП(б), «только территориальное приближение академической сцены и гостеатров к рабочему зрителю будет способствовать охвату театром даже наиболее отсталых пролетариев, а следовательно, и культурной обработке последних способом, наиболее простым и легко доходящим до сознания даже наиболее отсталого человека» [481]. Был выдвинут лозунг «От 40° к театру». Кстати, юмористический взгляд на возможность такого перехода мы встречаем в рассказе М. Зощенко «Сильное средство», герой которого «пропадал буквально и персонально», «беспредельно напивался» и «пьяные эксцессы устраивал». Но, получив однажды бесплатный профсоюзный билет в театр, он «первым театралом в районе стал. Пить бросил по воскресеньям. По субботам стал пить»[482].

В теплое время года для рабочих устраивали экскурсии в прекрасные пригороды Ленинграда, где их ждала встреча с красотами национализированных парков и дворцов. Экскурсии пользовались высоким спросом и понимались властью и идеологами развития экскурсионного дела инструментом усовершенствования человека[483]. Рабочих ждали базы в Лахте, Лесном, Парголове, Токсове, Троцке (Гатчине) и других пригородах. Принимались меры для организации культурного досуга, например, заготавливался спортивный инвентарь для игр. Беда в том, что зачастую рабочие не всегда отдыхали так, как хотели организаторы: «Пьянки очень сильно мешали в прошлые года культурному отдыху рабочих. Сплошь и рядом прекрасные по замыслу, по обстановке и по возможностям экскурсии срывались пятком или десятком буянивших пьяниц» [484].

К слову, на бузотеров жаловались и в загородных домах отдыха. Некоторые из заявлений в начале 1928 г. были рассмотрены на президиуме Ленинградского областного совета союза металлистов. Вот одна показательная история о двух отдыхающих: «Потребовали себе перед уходом ужин. К ужину эти “герои” поставили на стол бутылку водки и рядом положили револьвер, заявив администрации, что, кто попытается им помешать… “получит пулю в лоб”»[485].

Основным объектом культурной политики советской власти был рабочий класс — авангард нового общества и предполагаемый главный бенефициарий революционных изменений. «Дать каждому рабочему культурный досуг после производства» призывал в 1928 г. публицист Я. Ильин, описывая неприглядный быт молодых рабочих[486].

Егоровец. 1928. № 4(49). 16 августа. С. 3

Центром культурного досуга на предприятии был клуб. На протяжении 1920-х гг. клубная работа колебалась между развлекательно-образовательными (кино, танцы, кружки радиодела или кройки и шитья) и производственно-пропагандистскими программами (лекции на производственные темы, вечера вопросов и ответов и т. п.).