Читать книгу "1917: Государь революции - Владимир Марков-Бабкин"

Однако с момента моего прошлого письма ситуация лишь усугубилась, и мировая обстановка резко осложнилась заявлением центральных держав о присоединении к инициативе «Сто дней для мира». В этой связи вопрос наступления войск Антанты во Франции приобретает дополнительные риски, в том числе и для внутриполитической обстановки в наших странах. Я не имею представления, на чем основана такая железная уверенность твоих генералов в успехе, но моя информация и мое чутье момента говорит об обратном – наступление Нивеля будет иметь катастрофические последствия для общественного мнения и для всего хода этой войны.

Россия, не без участия известных тебе внешних сил, первой ощутила на себе стихию общественных возмущений, и удержать империю от революции удалось лишь очень решительными мерами, повлекшими за собой смену монарха и необходимость официального принятия в качестве основы новой государственной политики некоторых лозунгов, популярных в массах. Одной из таких мер и является столь критикуемая тобой инициатива «Сто дней для мира», позволившая сбить накал общественных страстей и как-то стабилизировать власть в России. Для окончательной стабилизации и укрепления русской армии нам как раз и понадобятся эти сто дней, после чего Россия вновь сможет взять на себя обязательства, предусмотренные нашим союзническим договором. Но пока ситуация не стабилизировалась, любое потрясение, в том числе потрясение народного сознания, вызванное катастрофой на фронте, может привести к неконтролируемому общественному взрыву и революции в России, что в нынешних условиях почти неизбежно приведет к выходу Российской империи из войны, с вероятной потерей значительных территорий. Думаю, что не стоит напоминать о том, что такой катастрофический выход России из войны приведет к необходимости разного рода репарационных выплат Германии и другим ей союзным странам, причем значительную часть этих выплат будет составлять продовольствие и сырье военного назначения. Плюс захват многих богатых и плодородных земель запада России. А если добавить к этому открывающуюся для центральных держав возможность снять с русского фронта множество дивизий и отправить их во Францию и Италию, будет совершенно очевидным, что такой исход нынешних событий будет крайне опасным для держав Антанты и для итогов всей войны в целом.

Посему критикуемые тобой мои действия в этой сфере направлены не на подрыв мощи стран-союзниц по Сердечному Согласию, а наоборот, на преодоление возникшего кризисного положения и для конечной победы в этой войне. Смею также напомнить тебе, что сложившееся в России критическое положение сложилось в том числе и не без участия твоих подданных, занимающих весьма ответственные посты в твоем правительстве, равно как и не без участия другого участника Сердечного Согласия – Франции. Так что я вправе ожидать не только критики, но и помощи в преодолении кризиса, возникшего в России. Я прошу тебя употребить все твое влияние и охладить горячие головы в Лондоне и Париже. Усугубление кризиса ударит не только по России, но и по Антанте в целом. В частности, мне представляется совершенно неприемлемым требование французской Главной Квартиры о безусловном подчинении русских бригад во Франции генералу Нивелю и о безусловном участии моих войск в предстоящем наступлении. Огромные потери в Русском экспедиционном корпусе могут стать той каплей, которая переполнит чашу общественного негодования и взорвет ситуацию в России. О последствиях этого я написал тебе выше. Оптимальным мне видится перевод моих бригад на Балканы или вывод их в Россию. В качестве компромисса возможен вариант применения русских войск для прикрытия других участков Западного фронта, что позволит высвободить для участия в наступлении Нивеля дополнительных французских или британских частей, задействованных на этом театре военных действий. Такая мера позволит не уменьшать количество задействованных для удара сил и вместе с тем поможет избежать выхода России из войны. Но и в этом случае мои войска будут подчинены русскому командованию во Франции.

Но повторюсь, я считаю решение о наступлении ошибочным. В этой ситуации я могу лишь повторно рекомендовать Лондону и Парижу отложить наступление на Западном фронте и формально присоединиться к инициативе «Сто дней для мира». Уверен, что этот срок был бы очень важным как для укрепления наших армий, так и для стабилизации обстановки во всех наших странах. Тем более что время работает против центральных держав, о чем я тебе аргументированно писал в прошлом моем послании.

Разумеется, выбор остается за руководством Великобритании и Франции. Я вправе лишь уповать на то, что мудрость и благоразумие восторжествуют в высоких кабинетах и в высоких головах.

Положение мне представляется действительно критическим. Надеюсь на быстрый ответ и на позитивный результат наших совместных усилий. На счету каждый час.

Ситуация требует принятия столь срочных мер, что я позволю себе отправить это личное послание телеграфом с тем, чтобы мой посол в Лондоне его передал тебе незамедлительно.

С уважением и наилучшими пожеланиями, твой кузен Майкл.

4 апреля 1917 года, Москва.

Париж. Франция.

23 марта (5 апреля) 1917 года

– Где-то я такое уже видел!

Урядный пробирался сквозь возбужденную толпу, невольно вспоминая примерно такие же толпы, которые ему приходилось лицезреть в Петрограде не так давно. И здесь, как и тогда, в России, полиция не так уж сильно препятствовала демонстрантам, а солдаты жандармерии явно старались отбыть номер, не слишком усердствуя в исполнении приказов. Да и приказы эти были какими-то растерянными, словно сами приказывающие не знали точно, что с этим всем делать и нужно ли делать вообще.

Точно так же собирались толпы на улицах, точно так же шумели митинги, точно так зажигали толпу ораторы. Вот и сейчас какой-то простецкого вида усатый человек вещал с импровизированной трибуны, и его голос разносился далеко по улице.

Послушав пару минут горячую антивоенную и антиправительственную речь, Урядный спросил стоявшего рядом мужчину явно пролетарского вида:

– Простите, мсье, а кто это выступает?

Тот смерил Степана взглядом, полным сомнения, но все же разъяснил:

– Это Гастон Монмуссо, он из наших, из железнодорожников.

– Благодарю вас, мсье!

Урядный коснулся шляпы и отошел в сторону. Отвечавший ему человек проводил его оценивающим взглядом, но ничего не решив, вновь повернулся в сторону оратора.

А оратор все клеймил и клеймил, вдохновлял и вдохновлял, обличал и обличал, призывал и призывал. В общем, делал все то, что обычно делают искусные ораторы, умеющие завести публику и повести ее за собой.

– Гастон Монмуссо, – проговорил сам себе Степан под нос, – надо будет запомнить.

Впрочем, нельзя сказать, что происходящее было таким уж неожиданным поворотом событий. Антивоенные настроения витали в воздухе и даже усиливались с каждым днем. Сам Степан Урядный за эти дни во Франции повидал всякого, околачиваясь и в различных парижских кофейнях, и среди простого парижского люда, и среди обыкновенных солдат, коих в Париже было предостаточно. И повидал, и послушал, и увидел, и услышал. А услышал он в основном глухой ропот недовольства тем, что война давно уже превратилась в мясорубку, перспектив скорой победы не видно, торговля замерла, коммерция умирает, а жить с каждым днем становится все труднее и все дороже. И это говорили те, кто жил в тылу, а уж те, кто прибывал на побывку с фронта, вообще не стеснялись в выражениях.