Читать книгу "Чернобыль. История катастрофы - Адам Хиггинботам"

В 21:25 по московскому времени ежевечерняя новостная программа «Время» передавала то же заявление из 23 слов, зачитанное от имени Совета министров СССР[773]. Это была 21-я из списка новостей. Никаких изображений. Только мрачное выражение на лице диктора и упоминание Совета министров подсказывали, что могло случиться нечто чрезвычайное.

На следующее утро, во вторник, 29 апреля, пресса в Москве хранила полное молчание об аварии. В Киеве ежедневные газеты сообщали о новости, но их редакторы изо всех сил старались не привлекать к ней внимания[774]. «Правда Украины» поместила небольшой отчет в самом низу третьей полосы под статьей о двух пенсионерах, добивающихся установки телефонов в своих квартирах. «Робітнича газета» постаралась похоронить заметку о Чернобыле под турнирной таблицей чемпионата СССР по футболу и новостями с соревнований по шахматам.

Тем временем в Кремле Генеральный секретарь Горбачев собрал второе за два дня экстренное заседание Политбюро, и снова в 10:30 утра[775]. Теперь он был озабочен непредвиденной реакцией на развитие событий: радиация продолжала распространяться, о повышении уровня уже сообщали из Скандинавии, неудобные вопросы задавали поляки. Может ли загрязнение достичь Ленинграда – или Москвы?

Владимир Долгих сообщил последние новости: шлейф радиоизотопов, плывущий из Чернобыля, разделился на три хвоста, направляющихся на север, юг и запад, Министерство внутренних дел установило 10-километровую зону вокруг станции, уровень радиационных выбросов из реактора снижается[776]. Глава КГБ Чебриков не согласился с этим: его источники не сообщали о каком-либо улучшении в радиационной обстановке. Факты говорили, что страна стоит перед лицом бедствия[777]. В Киевской области продолжались эвакуации, почти 200 жертв аварии были госпитализированы в Москву, а Владимир Щербицкий сообщал о вспышках паники в республике.

Присутствующие согласились, что реактор нужно немедленно и полностью запечатать. Для контролирования ситуации было решено создать оперативную группу из семи человек во главе с премьер-министром Рыжковым, в которую войдут Долгих, Чебриков, министры внутренних дел и обороны. Группа, наделенная полномочиями отдавать приказы всем партийным и правительственным учреждениям, будет координировать борьбу с бедствием, предоставив все ресурсы централизованного государства в распоряжение правительственной комиссии в Чернобыле.

Вновь завязалась дискуссия о том, что говорить миру о случившемся.

– Чем будем честнее, тем лучше, – сказал Горбачев, подразумевая, что проинформировать следует, по крайней мере, союзников СССР, Вашингтон и Лондон[778].

– Вы правы, – сказал Анатолий Добрынин, перешедший на работу в ЦК после того, как он 20 лет прослужил послом СССР в Соединенных Штатах. – Я уверен, что фотографии давно на столе у Рейгана.

Постановили отправить телеграммы советским послам в мировых столицах, включая Гавану, Варшаву, Бонн и Рим[779].

– А нашим людям будем сообщать? – спросил Алиев[780].

– Возможно, – ответил Лигачев.

Во вторник вечером программа «Время» передала новое сообщение от имени Совета министров СССР[781]. В нем признавалось, что два человека погибли в результате взрыва на Чернобыльской станции, что секция здания одного реактора разрушена и что население Припяти эвакуировано. О радиоактивном выбросе не говорилось. В этот раз сообщение прошло шестым – следом за ободряющими новостями об успехах советской экономики.

К тому времени мировые СМИ уловили запах впечатляющей катастрофы за железным занавесом, и Чернобыль стал главной новостью на Западе. Газеты и телеканалы бросили своих корреспондентов на поиск новых подробностей, какими бы эфемерными ни были их источники. Однако в Москве иностранным журналистам не просто отказывали в поездках на Украину – от них отгородились стеной бюрократического молчания, пресса работала с тем скудным материалом, который удалось добыть. Недавно прибывший в СССР Лютер Уиттингтон из телеграфного агентства United Press International за несколько недель до катастрофы встретил на Красной площади украинскую женщину, которая, по его мнению, имела контакты в ведомствах по чрезвычайным ситуациям[782]. Уиттингтон позвонил этой женщине в Киев и понял из ее слов, что 80 человек были убиты при взрыве сразу и еще 2000 умерли по дороге в больницу. Никакого независимого подтверждения этим слухам не нашлось, и один из московских коллег Уиттингтона, Николас Данилофф из U. S. News & World Report, решил, что корреспондент UPI настолько слабо владел русским, что мог и не понять, что говорил его источник. Тем не менее это была сенсационная история, она немедленно разлетелась по миру – с предсказуемым результатом.