Читать книгу "Прощальный фокус - Энн Пэтчетт"

Сабина принялась собирать осколки кофейных чашек. Казалось, они повсюду. Пол выглядел как после драки в баре.

– Берти, прости меня, пожалуйста, – сказала Китти. Погладив тыльной стороной ладони бледную щеку Берти, она чуть помедлила, не спеша убирать руку, словно проверяя, нет ли у сестры жара.

– Ты же ничего такого не сделала.

– Вот именно что не сделала. – Китти попыталась вытереть кровь, струившуюся по шее Берти, но лишь размазала ее. – Фуфайке твоей конец, – с досадой заметила она.

Вернулась Дот с полотенцем и ворохом курток.

– Все! Давайте-ка по быстрому собираться!

– Кому-то надо бы здесь остаться с мальчиками, – сказала Берти. Она приложила сложенное полотенце к затылку и поморщилась: – Черт!

– Они прекрасно обойдутся сами, – сказала Дот.

Обогреватель стоял на семидесяти двух градусах, буфет и морозилка ломились от еды. Телевизор работал.

– Не обойдутся. Они испугались. Кто-то должен остаться.

– Давайте я, – сказала Сабина. Ей хотелось хоть как-то помочь. Ведь все случилось из-за нее, из-за того, что она вызвала Говарда. Вот Парсифаль потому и был фокусником, что всегда знал, кого выбрать и как управлять толпой.

– Нет, – сказала Берти. – Ты с нами поезжай.

Она переплела пальцы с пальцами Сабины, удерживая ее на месте. Сабина стиснула руку девушки – по крайней мере, успокаивать она умела.

– Сыновья мои, значит, остаюсь я, – сказала Китти, – но ради бога, шевелитесь, а то нам всем кровь придется сдавать для переливания!

Сабина держала полотенце, пока Дот и Китти помогали Берти надеть куртку. Подоспевшие мальчики заверили отъезжающих, что Хаас уже в пути. Берти после этого сразу заторопилась.

– Позвони мне из больницы, – сказала Китти. Провожая их, она вышла на крыльцо и стояла там, в кружке света, падавшего из фонаря над задней дверью. Снег блестел так, что казался искусственным. – Я хочу знать, сколько швов наложат.

Она помахала им рукой, словно Берти, Дот и Сабина отправлялись навстречу увлекательным приключениям, а ее с собой не брали. Сабине было жаль, что Китти остается и что она почему-то считает, будто виновата во всем этом. На ее темные волосы падал снег; стоя на крыльце раздетая, Китти дрожала от холода.

– Черт бы побрал этого Говарда с его характером, – сказала Дот, не отрывая глаз от старшей дочери, пока машина задним ходом выезжала на дорогу. – Если так руками махать, обязательно до беды домашешься.

– Слава богу, не мальчики пострадали, – заметила Берти.

– Слава богу, конечно, что не они, но то, что это случилось с тобой, – это вовсе не слава богу. Меня просто трясет! – возразила Дот. – Из всех моих детей тебя одну ни разу не зашивали. Хотя бы тебя! Я считала это большим своим достижением.

– Мне десну зашивали, когда удаляли зубы мудрости, – сказала Берти.

– Это не считается. Я про швы, которые в неотложке накладывают, когда гонишь в эту неотложку, всей семьей в машину набившись, и только молишься, как бы еще в аварию по дороге не угодить. Берти всегда была куда осторожней Китти и Гая, – бросила Дот через плечо сидевшей сзади Сабине. – Я всегда говорила, что это Господь меня за страдания наградил. Потому что понял: еще одного чертенка с шилом в заднице я не потяну. А Берти всегда вела себя как леди: со столов не спрыгивала, ножи с кухни не таскала, чтобы в пиратов поиграть. Я считала это крупной удачей – иметь ребенка, не разукрашенного шрамами.

– Мне почти тридцать, – сказала Берти, зевая. – Мои детские достижения этот инцидент уже не испортит.

– Для меня ты всегда ребенок, – строго заметила Дот.

Вечерело, и к городу они подъехали уже в абсолютной темноте. В домиках, неотличимых от дома Дот, зажглись теплые желтые огоньки, и Сабина различала мелькавшие за окнами силуэты и задавалась вопросом, нет ли среди них чужаков, как она, заброшенных сюда случайным стечением обстоятельств, тайных обитателей Аллайанса, которые все собираются уехать, да только никак не выберут подходящий момент? Может, здесь собрались гости из всех уголков мира; может, уроженцы всех стран, где она некогда побывала вместе с Парсифалем; спят здесь в чужих постелях и вытирают руки полотенцами для гостей? Как случилось, что они остались здесь? Может быть, у них сломалась машина? Может, разговорились с незнакомцем в ресторане и, увлеченные его рассказом, решили остаться и дослушать? А может, приехали навестить родственника, столь дальнего, что степень родства даже не отслеживается толком, и постепенно здесь укоренились? Привыкли здесь жить, хоть и мечтают уехать? Они, наверное, скучают по родным местам, по тамошним цветам и хорошим магазинам, по своим семьям, но как уехать, не знают. Немыслимо же, чтобы случившееся с Сабиной случилось только с нею одной.

Хаас стоял возле переднего входа в больницу «Бокс-Бьют». Даже издали было видно, что это он.

– Да он же там окоченеет! – воскликнула Берти, нетерпеливо подавшись вперед, когда они выехали на подъездную дорожку.

– Уж точно скорее окоченеет, чем станет ждать тебя внутри, – заметила Дот.

Хаас узнал машину и кинулся к ней, попытавшись открыть дверцу еще прежде, чем автомобиль остановился.

– Как ты? – Хаас расстегнул на Берти ремень безопасности. Лицо его пылало от холода и волнения.

– Все в порядке, – ответила Берти.

– Я предупредил их там внутри, что вы едете. – Хаас был без перчаток. Он пытался не то обнять девушку, не то помочь ей вылезти из машины – трудно было понять – и касался Берти то тут, то там, словно проверяя, нет ли у нее еще каких-то ранений.

– Вы вдвоем идите, – велела Дот, – а мы с Сабиной припаркуемся.

Но еще прежде, чем она успела договорить, Хаас и Берти направились ко входу, тесно прижавшись друг другу, слившись в едином противостоянии холоду. Дот проводила их взглядом, пока влюбленные не исчезли в гостеприимно сверкающем приемном покое. Она покачала головой:

– Мне Хаас очень нравится. Отличный парень. Но как они липнут друг к другу – что-то меня в этом раздражает. Мне с ними даже в одной комнате сидеть неловко, всегда стараюсь выйти куда-нибудь.

– Когда у людей все так интимно, смотреть всегда неловко, – сказала Сабина, и ей вспомнились письма, которые писал Фан Парсифалю, письма, которые она клала обратно в конверты, адресованные Моему возлюбленному.

– Может быть, это потому, что меня так не любил никто и никогда. Эл уж точно не любил, даже в самом начале, и в детстве я такого не видела. Я из другого поколения. Может, я не понимаю ничего, а может, просто ревную, хотя, видит бог, я уже не в том возрасте, когда мечтают о кавалерах! – Она улыбнулась Сабине, приподняла прядь ее черных волос и отпустила. – Ну а ты? У вас с Гаем что-то такое происходило?

Сабине даже думать об этом было смешно.

– Нет, это не наш случай, – сказала она, глядя, как Берти с Хаасом жмутся друг к другу у стойки регистратуры и он обнимает ее за талию. И когда Фан лежал в больнице, и потом, дома, Парсифаль не выпускал его из объятий, обнимал так же крепко, как обнимала сейчас Берти Хааса. Эти двое словно впитывали друг друга кожей.