Читать книгу "Двойник для шута - Виктория Угрюмова"

Дни шли, и императрица все больше и больше убеждалась в том, что она обожает своего супруга. И в том, что испытывает трепетное и трогательное чувство к императорскому шуту, которое она не называла влюбленностью только потому, что боялась произнести про себя это слово, грозившее перевернуть весь ее с таким трудом обретенный мир. Она чувствовала себя бесконечно счастливой, потому что оба дорогих ей человека были рядом, и одновременно — преступницей, предавшей обоих сразу. Она понимала, что ей необходимо поговорить об этом, но с кем?

Арианна любила Алейю Кадоган и ее сестру Ульрику, однако те были преданы одинаково и ей, и Ортону. К тому же, гравелотские сеньоры всегда хранили верность Агилольфингам, а гравелотские женщины — своим мужьям. Вряд ли бы, думала императрица, Алейя или Ульрика поймут ее. То же самое она могла сказать и в отношении Сиварда Ру и Аббона Флерийского. И — особенно — герцога Дембийского.

Аластеру императрица не задумываясь доверила бы и жизнь, и честь, и свое будущее. Но такую тайну она не смела ему открыть. Великан представлялся ей существом настолько благородным и достойным, что она рисковала навсегда остаться для него бесчестной и распутной женщиной. И Арианна не чувствовала за собой права признаться ему в своих душевных метаниях, которые грозили вскоре перерасти в настоящую трагедию..

Хуже всего, что выбирать между шутом и императором она не просто не могла, исходя из обстоятельств, но и не хотела.

Каждая ночь, проведенная с Ортоном, поднимала ее еще на одну ступень счастья, восторга и любви, какую женщина может испытывать к мужчине. Покрывая поцелуями гладкое, словно алебастровое тело возлюбленного, прижимаясь к нему, лаская его разгоряченное лицо, она испытывала неведомое блаженство. Каждая родинка, каждый волосок, каждая складочка или морщинка на нежной душистой коже Ортона были для нее священными. Иногда она плакала от восторга, иногда смеялась.

На широком ложе, по ночам, эти двое создавали новый, никому не известный прежде мир. Как слепые, они ощупывали друг друга трепещущими чуткими пальцами, легонько касались языками и замирали, чувствуя ответное движение. Они так доверчиво подавались навстречу друг другу, так тесно сплетались в объятиях, так стонали и кричали, извиваясь в сладкой истоме, граничащей с болью, что оба знали — ничего подобного в их жизни больше не будет. И они были счастливы, что встретились, что нашли друг друга.

А днем… Днем Арианна любила императора не меньше, а может, и больше. Как любят, тоскуя и изнывая от одиночества. И она бы голову дала на отсечение, что Ортон-шут не является для нее близнецом супруга, что она находит удовольствие в разговорах с ним совсем по другой причине.

Он был иным — более насмешливым и порой даже более изысканным, чем император. И пестрые, похожие на лохмотья одежды сидели на нем как самый дорогой и изящный костюм. Он мог одним взглядом поставить на место зарвавшегося придворного, который позволил себе неудачную шутку, неважно в чей адрес. Он свободно владел множеством языков, и иностранные послы охотно беседовали с ним, потому что шут часто выказывал недюжинные знания в истории и обычаях многих стран, а это особенно приятно тем, кто находится вдали от своего дома. Аластер — бывший для Арианны мерилом всех добродетелей — откровенно радовался любой возможности пообщаться с шутом. И вообще, было в нем что-то особенное, что заставляло близнецов императора выглядеть на его фоне неудачными копиями.

Императрица гордилась шутом. И тем, как прекрасно он ездит верхом, и тем, что горный львенок ластится к нему, и тем, что он искусно фехтует и стреляет из лука. Все, что бы ни сделал удачно Ортон-шут, радовало девушку так, как не должно было бы. Она мучалась этим, коря себя за малодушие, неверность и все, за что вообще могла укорить. И тут же стремилась оказаться рядом с шутом.

Наконец Арианна пришла к выводу, что ей необходимо выслушать чей-то совет, иначе она просто сойдет с ума, разрывая свое сердце на две части. Где-то в глубине души она и не хотела бы раздваиваться, не считала бы себя неправой, но традиции, предрассудки, ее воспитание — вся предыдущая жизнь противоречила такому отношению. Женщина не может любить двоих, не имеет права.

Сказал бы кто почему?

Граф Шовелен в сопровождении своего племянника катался верхом на специально отведенной для этого площадке. Там было много препятствий в виде каналов, заборчиков, высоких барьеров, и только искусные всадники могли преодолеть их. Несмотря на свой возраст, Шовелен сидел в седле прямо и непринужденно, а вот Трою такое катание давалось с трудом. Он не без зависти поглядывал на стройного дядюшку, с легкостью бравшего самые сложные препятствия.

Юноша подъехал поближе и спросил, утирая взмокший лоб батистовым платком:

— Как у вас это выходит? Ваш конь будто смелее моего…

— Животное всегда чувствует настроение всадника, — отвечал граф. — Если ты не уверен, что сможешь взять барьер, то конь сразу разделяет твое отношение: пугается, сомневается, мнется и, как следствие, подводит в решающий момент. Будь ты убежден в том, что преград не существует, и скакун бы тебе поверил, успокоился — все было бы отлично. Не говоря уже о том, что стремена ты подтянул скверно и потник лежит неверно, трет ему спину.

— Что же вы мне сразу об этом не сказали? — возмутился Трои.

— А кто тебе станет говорить об этом, когда я умру? Я добиваюсь от тебя, мальчик мой, чтобы ты сам научился думать, решать и отвечать за себя и окружающих. Это удел мужчины.

— Я помню, — вздохнул юноша. — Знаю.

— Знать мало, — отрезал граф. — Нужно еще делать.

В этот момент его острый взгляд заметил герцога Дембийского, и Шовелен легко тронул бока скакуна коленями, заставляя его двинуться в ту сторону.

— Доброе утро, герцог! — воскликнул он.

Аластер приветливо помахал ему рукой. Трои, который смотрел на приближающегося вельможу со смешанным чувством восторга и страха, подумал, что так могла бы выглядеть улыбающаяся башня, окованная железом. Аластер казался несокрушимым и таким огромным, что у юноши просто дух захватывало. Четверо неизменных телохранителей следовали за своим командиром в небольшом отдалении.

— Рад, что увидел вас, граф, — приветливо сказал великан. — Я как раз хотел переговорить с вами относительно вашего нового назначения.

— А именно? — поднял правую бровь посол.

— Я думаю, пришла пора вам выйти в отставку. Сегодня к вечеру Его величество Лодовик Альворанский прибудет в столицу из загородного дворца, чтобы почтить своим присутствием ежегодный роанский турнир, и самое время вам сообщить своему государю, что вы не вернетесь на родину. Конечно, в том случае, если ваши планы относительно Троя и вас самих не изменились.

— Нисколько, — ответил граф, откровенно радуясь. — Я не смел рассчитывать на такую удачу, но раз уж вы так добры, то отказываться грех. Судьба не любит капризных и переборчивых людей, любой шанс нужно использовать. Но мне кажется, герцог, что вы чем-то встревожены и опечалены.