Читать книгу "Вещные истины - Рута Шейл"

– Это Бесков тебе рассказал?

– Это я сам догадался, – передразнивает меня Герман. Я делаю еще несколько шагов, понимаю, что увлеклась и пропустила свою комнату, и возвращаюсь назад. Тотальный контроль Бескова – так себе новость, но сейчас я слишком устала, чтобы об этом думать. В Убежище есть недостатки посущественней, и один из них – отсутствие холодильника, в который можно запустить руку после позднего возвращения с вечеринки.

– Ты чего?

Я оборачиваюсь. Герман замер напротив своей двери в той же позе, что и я – положив ладонь на ручку. Мы стоим, будто два печальных привидения, разлученных смертью, может быть, даже голодной.

– Бутербродик бы сейчас. С чаем.

– Хм… – Он как-то облегченно выдыхает, словно ожидал претензий, но вместо этого получил успокаивающую белиберду. – У меня есть немного печенья. Чай я тебе найду, если, конечно, ты не откажешься зайти.

– Если честно, печенье – так себе замена…

– Чисто по-дружески!

Еще одна шпилька на эту тему, и я его поколочу.

Одно из привидений гостеприимно распахивает дверь своего склепа, второе плавно скрывается внутри. Царящий там гостиничный порядок поражает несвойственностью владельцу, и только ровный слой пыли намекает на то, что уборкой он не занимается – он просто почти здесь не бывает.

– Чай, – бормочет Герман, растерянно оглядываясь по сторонам. – Посиди пока, я быстро…

Он отправляется на охоту, а я, чтобы не дать себе уснуть, достаю из ящика стола перо и баночку с тушью, какие есть во всех комнатах, извлекаю оттуда же нетронутый прошлогодний ежедневник и раскрываю его на середине.

Штрих за штрихом на бумаге возникает профиль Майи Ромодановой. Ее нос с горбинкой, тяжелая челка, упрямые губы. Красота уверенности, привлекательность гармонии с собой. У Террановы априори не было шансов. Даже если бы он без особой огласки прикарманил несколько трофейных значков, а потом на коленях вымаливал бы прощение (тут по воле моего пера единственный видимый на рисунке глаз Майи наполняется слезами), голос долга музейщицы перед профессией и своей археологической группой все равно заглушил бы эти жалкие всхлипы. Как человек, так и не научившийся выбирать головой вместо сердца, я ею восхищаюсь.

– Ну что, помогла она тебе?

Я сдвигаю ежедневник, чтобы освободить место для подноса с чашками. Мне слегка неловко за свой рисунок – Майя на нем выглядит так, будто я в нее влюбилась. Впрочем, доля истины в этом есть.

– Даже больше, чем я рассчитывала. И кстати, звук твоего имени не обратил ее в бегство. Она очень рада, что ты теперь не в деле.

– М-м… – Герман переставляет стул и садится рядом, сцепив пальцы в замок. Мы соприкасаемся плечами, это приятно, но прежнего трепета не вызывает. – Вижу, вы нашли интересную тему, куда там этим несчастным министериям…

– Вообще-то и правда несчастным.

Тепло чая и тепло Германа медленно, но верно заполняют мою внутреннюю пустоту ощущением бессмысленности всего, кроме сна.

– Они погибли. И смерть их была ужасна, – бормочу я чуть слышно.

– Еще бы. Если бы кто-то из министериев выжил, мы не остались бы без судьи. Этот шеффен-гастролер еще. И Макс…

– А что Макс?

– Не знаю, – выдыхает Герман, потирая глаза. – Не могу понять. На словах у него все очень круто, но слабо верится в подобную бескорыстность.

– Вот и мне тоже…

Моя голова устало клонится набок до тех пор, пока я не упираюсь виском в плечо Германа.

– Все они – подсудимые, – говорит он, а я представляю себя судьей, который разбирается сначала с Бесковым, потом с маньяком-убийцей, или с маньяком-убийцей Бесковым, и мне становится смешно и страшно одновременно. Но страха больше.

– Как ты думаешь, откуда у Бескова столько рейсте? Он будто знает их все.

Герман отзывается не сразу. Думает.

– Я как-то спросил… Он уклончиво ответил, что это, мол, последствия опытов в «Унтерштанде», побочный эффект. Еще одна странность.

Мы сидим напротив окна. Лампа на столе накрыта клетчатым шарфом Германа. Мы вне времени, как и сам этот дом, и все те, кто спит сейчас в его комнатах, как ветшающий особняк Домового с безумной Аидочкой и ее куклами, как французский профиль Майи, как прошлогодний ежедневник…

– Мне пора.

Я выдираюсь из тяжелого полусна и заставляю себя встать. Ничего не отвечая, Герман продолжает неподвижно смотреть в окно. Вокруг клубится и сгущается девятнадцатый век: перила, ограды, вода подо льдом, серая набережная, хмурые фасады дворцов. И Питер, обязательно Питер – как это всегда происходит, когда Герман неподвижно смотрит в окно.

Кто-то принес в мою спальню сундучок с карнавальным костюмом – он стоит на полу возле двери, матово поблескивая коваными углами. Едва не споткнувшись, я мысленно проклинаю того добродетеля, который его здесь оставил, на ходу стягиваю умоляющие о стирке джинсы и наконец-то скрываюсь под одеялом с намерением подумать о том, где теперь искать министерия Гиндиса.

Но не успеваю.

Кажется, только-только закрыла глаза, а в дверь уже колотят, и Ольгин голос истерично выкрикивает: «Бесы! Бесы!» Ох, нет, это же «Еся! Еся!»

– Еся, скорее! Уезжаем!

* * *

Нагруженная ящиком – переложить маску и мантию в рюкзак отчего-то кажется мне кощунственным – я втискиваюсь в тонированный микроавтобус. Внутри отчаянно тесно – прямо под ногами стоят набитые сумки и чемоданы всех размеров и цветов. Даже Ольга втаскивает на колени пакет с торчащей из него ручкой фена. Похоже, я одна подготовилась к недельному путешествию в средневековье соответственно – то есть, никак.

Дверь за моей спиной плавно встает на место. Я успеваю с тысячей извинений пробраться к последнему свободному креслу и в нарушение всех правил сесть в него боком. Вытянув шею, я выглядываю из-за спин впереди сидящих и сквозь лобовое стекло вижу Бескова – в расстегнутой куртке с торчащим из-под нее краем футболки он выглядит непривычно. Будто у Террановы одолжил, думаю я нервно, чтобы только отвлечься от вида стены. Той стены, на которой он чертит формулу и в которую мы будем сейчас разгоняться.

Разумеется, я видела, как этот самый автобус впиливается в дымящуюся решетку ограды и исчезает вместо того, чтобы развалиться на запчасти. Я знаю, как путешествует Герман. Я сама это делала.

Но боже мой, до чего страшно!..

Двадцать ребят ведут себя как ни в чем не бывало. Кто-то болтает, кто-то играет в телефон или досматривает сны. И только я пялюсь на эту проклятую стену, на помятого Бескова, который с подозрительной небрежностью водит по ней кистью, а затем отступает в сторону и машет сидящему за рулем Эриху рукой.

А что, если он ошибся? Точку забыл поставить? Рейсте местами перепутал?

Раз. Я закрываю глаза. Автобус трогается с места. Два. Надо поискать в интернете, вдруг фамилия Гиндиса мелькнет в какой-нибудь статье. Три. Автобус едет. Четыре. Автобус едет. Пять. Зря я не пролистала бабушкины блокноты, вдруг там был какой-нибудь номер, адрес, подсказка… Шесть. Автобус едет.