Читать книгу "Крымская война - Алексей Трубецкой"

Вскоре открыли огонь три английских орудия, чем решили судьбу этой яростной схватки. Сила и решительность натиска британской тяжелой кавалерии в сочетании с орудийным огнем сломили русских, которые отступили — правда, временно — в Северную долину. Бой, в который сломя голову бросился Скарлет, оказался столь же кратким, сколь и неожиданным, но его результат был ничтожным. Ни одна из сторон не захватила территорию или позицию противника. Убитых на месте было мало — как выяснилось, английские клинки были плохо наточены, но от ран пострадали многие, в том числе от тяжелых и смертельных. Сам Скарлет получил пять ран, а его адъютант — шестнадцать. Однако для британцев этот успех можно считать выдающимся: Скарлет повел в бой 800 драгун против 1600 русских гусар и победил, заставив врага отступить.

История Крымской войны знает замечательные примеры героизма, совершенного отдельными личностями — вспомним хотя бы гардемарина Лукаса с «Геклы». Были случаи и коллективного героизма, к которым можно отнести штурм французами Малахова кургана и самоотверженную защиту русскими Севастополя. Для англичан примером такого героизма была атака тяжелой кавалерии Скарлета под Балаклавой. Это была истинная победа, хотя она и не привела к непосредственным важным результатам.

Впрочем, история переменчива. И слава отважной атаки драгун побледнела в сравнении с атакой Бригады легкой кавалерии — без сомнения, самым прославленным эпизодом этой трагической войны. Когда тяжелая кавалерия бросилась вперед, лорд Кардиган наблюдал за ее действиями в прогал между двумя холмами, но не приложил каких-либо усилий, чтобы поддержать Скарлета. Его отряд из 675 кавалеристов не двинулся с места и когда русские гусары стали отступать. Раглан со своего командного пункта мог видеть всю картину — не только схватку драгун с гусарами, но и бездействие Кардигана. Во время краткого затишья он послал Лукану приказ занять территорию, освобожденную отступившими русскими: «Кавалерии выдвинуться вперед и приложить все усилия для захвата высот. Ее поддержит пехота, которой приказано наступать в двух направлениях». Лукан получил приказ, но не двинулся с места, предпочитая ждать прибытия обещанной пехоты — та, кстати, так и не появилась. Затем он переместил Бригаду легкой кавалерий ближе к Северной долине, откуда легче было оценить обстановку.

Русские во время той же передышки спокойно и без потерь завершили свой отход. Генерал Рыжов был приятно удивлен затишьем на поле боя. Он даже послал людей вывезти пушки, оставшиеся на ранее захваченных русскими редутах. Увидев это, Раглан разгневался — неприятель собирается уйти с трофеями — и приказал главному интенданту генералу Эйри написать новое распоряжение для Лукана. Генерал поспешно написал несколько строк на клочке бумаги, пристроив его на ножнах своей шпаги: «Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия без задержки пошла во фронтовую атаку и попыталась воспрепятствовать неприятелю увезти орудия». Под запиской стояла подпись: Р. Эйри. Главный интендант вручил бумагу своему адъютанту капитану сэру Льюису Нолану, чтобы тот доставил ее адресату. Прежде чем Нолан ускакал, его подозвал к себе лорд Раглан и велел передать Лукану, что атаковать следует немедленно. Выбор посланца, с одной стороны, казался разумным — Нолан был отличным наездником, и если уж кто-нибудь мог быстро добраться до Лукана, то лучше кандидатуры не придумать. С другой стороны, для передачи устных распоряжений Нолан вряд ли подходил: всем было известно, что он и к Лукану, и к Кардигану относится с нескрываемым презрением. Оба офицера вызывали в нем величайшее раздражение: одного он открыто называл «Лорд Наблюдатель», а другого — «Доблестный Яхтсмен».

Нолан спустился по крутому склону, умело управляя лошадью, на полном скаку подлетел к Лукану и вручил ему измятую записку с указаниями Раглана. Лукан отнесся к полученной депеше с подозрением — в конце концов, она была подписана не Рагланом, а всего лишь Эйри, чей адъютант ее и доставил, а адъютант этот был, по мнению Лукана, чванливым ничтожеством, которому нельзя доверять. Лукан с подчеркнутой тщательностью изучал записку, и его медлительность все больше раздражала запыхавшегося и покрытого испариной Нолана, который стоял рядом и не скрывал своего нетерпения. Затем Лукан открыто высказал сомнение в целесообразности предпринимать столь опасную и, скорее всего, бессмысленную акцию, да еще без поддержи пехоты. Это переполнило чашу терпения Нолана, и он с негодованием воскликнул:

— Лорд Раглан приказал кавалерии атаковать немедленно!

— Атаковать, сэр? — возмутился Лукан. — Но кого? И о каких орудиях идет речь?

— Вашего врага, милорд, вон он! — презрительно ответил Нолан. — И орудия тоже ваши! — С этими словами он неопределенно махнул рукой, но не в сторону дамбы, откуда русские вывозили пушки, а в направлении Северной долины, где под защитой стоящих на редуте орудий перестраивалась кавалерия генерала Рыжова.

Выведенный из себя дерзостью Нолана, Лукан, используя выражение одного историка, «неверной походкой заковылял» к Кардигану, чтобы приказать ему двинуть своих кавалеристов в атаку на позицию русских, до которой было около двух километров. Граф отсалютовал своему начальнику и сказал: «Да, сэр, конечно, но осмелюсь обратить ваше внимание на то, что у русских в долине прямо по фронту установлена батарея, а также батареи и стрелки на обоих наших флангах». Лукан кивнул, соглашаясь со словами Кардигана, но при этом пожал плечами, как бы говоря, что тут ничего не поделаешь. В каждой войне может возникнуть положение, когда небольшая часть должна принести себя в жертву ради блага целого, и именно сейчас, по-видимому, наступил такой момент, да к тому же приказ есть приказ. Или, как писал Теннисон, «не дело его — размышлять, а на пушки идти умирать». Так была решена судьба Бригады легкой кавалерии.

Приподнявшись на стременах, лорд Кардиган воскликнул зычным хриплым голосом: «Бригада — к атаке!» Трубач протрубил сигналы: сначала «Шагом!», потом «Рысью!», потом «В галоп!» — и «из долины смерти уж не возвратить шесть сотен душ».

Под плотным артиллерийским и ружейным огнем они проскакали до конца долины за двадцать пять минут. И хотя ряды атакующих сильно поредели, кавалеристы с яростью бросились на редут, обратили в бегство орудийную прислугу и врезались в самую гущу русской конницы. Только тогда Кардиган понял, что неприятель значительно превосходит его бригаду числом и что продолжать атаку — это самоубийство в чистом виде. Ему ничего не оставалось, как скомандовать отступление: бригада должна была проделать тот же путь в обратном направлении. Вот что написал русский офицер, оказавшийся очевидцем этого эпизода:

Трудно, если вообще возможно, по достоинству оценить подвиг этих безумных всадников. Потеряв каждого четвертого и рискуя потерять еще больше, они стремительно перестроили свои эскадроны, чтобы вернуться по той же дороге, усеянной телами их убитых и умирающих товарищей. С отчаянным мужеством эти храбрецы двинулись в обратный путь, и ни один из них — даже раненный — не сдался.

Все это время французы с ужасом наблюдали за разворачивавшейся перед ними трагедией. С'est magnifique, mais ce n'est pas la guerre[111] — сказал генерал Боске. А другой офицер добавил: Je suis vieux! J'ai vu des batailles: mais ceçi, est trop![112] Впрочем, африканские стрелки, располагавшиеся у подножия холма, двинулись вперед сквозь позиции русской пехоты к пушкам на западном склоне, которые вели столь убийственный огонь по британцам. Им удалось подавить эти орудия и тем самым в значительной степени облегчить отступление легкой кавалерии. Десятеро из этих храбрецов нашли там свою смерть, двадцать восемь получили ранения. Это была благородная жертва, принесенная французами ради своих союзников, но, к сожалению, малоизвестная.