Читать книгу "Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина"

— Она могла быть N! — ахнула Света, настолько впечатленная, что даже не стала придираться к неправильной фразе инспектора. — Тогда понятно, почему Нино́ ее жалела и не назвала имени…

— Я знаете, что еще про нее раскопал? — еще больше обрадовался инспектор. — Не поверите! Она националистка! Наверняка мечтала о срыве суда над СОУ! Да-да, похоже, наша первая версия была верная. Только способ другой. Сорвать не путем дисквалификации меня и безопасности в театре, а путем обращения через товарища Мессерера в вышестоящие инстанции. В самые вышестоящие. Понимаете? — Илья перешел на священный шепот. — Наверняка она хотела попросить Мессерера замолвить словечко перед Вождем. Все они, гады, мечтают к нему подобраться, чтобы о чем-то попросить. Не к Мессереру, конечно, а к товарищу Сталину. Ей не дали подобраться, ее хотели рассекретить, и ей ничего не оставалось, как уболтать свою подружку Дуленко и наемника Мелехова помочь ей придушить строптивицу.

— Вы с ума сошли! — засмеялся Морской. — Мария — придушить? Да она добрейшей души человек. Мария — душа театра, зачем ей увечить его, оставляя без рук, то есть без Нино́? Кроме того, Мария Ивановна уважала Нино́. Будучи приглашенной в труппу, Литвиненко не соглашалась выступать, покуда в опере не будет украинского репертуара. Все были в ужасе, а Нино́ открыто заявляла, что певица молодец.

— Вот и вы вспомнили о националистических заскоках гражданки Литвиненко-Вольгемут. Когда-то требовала украинский репертуар, теперь решила требовать оправдание для Союза освобождения Украины. Время на месте не стоит, и наша злодейка прогрессирует.

И вдруг… Николай вскочил, стукнул кулаком по столу и прокричал:

— Молчите, умоляю! Вы навели меня на мысль, я заклинаю: сейчас же прекратите говорить, а то я не смогу переварить то, что стучится у меня в мозгу. Я, кажется, уже сказать могу, что точно знаю, кто убил Нино́. Нет! Пара доказательств все равно понадобится… Дядя, не кричи! Я должен все достроить кирпичи…

Коля схватил со стола стакан воды, чуть-чуть отпил, а остальное резко вылил себе в лицо.

— Фух! — вздохнул он с облегчением. — Так-то лучше, а то совсем разнервничался. Дядя Илья, ты гений! Ты сказал «время не стоит на месте»? Вот именно! Как же я раньше не догадался! Теперь у нас в руках есть почти все ниточки…

Окружающие удивленно переглядывались. Коля, конечно, выглядел как сумасшедший, но вдруг он и правда что-то понял?

— Ты знаешь, кто убийца? — подозрительно сощурился инспектор.

— Вообще-то да. Но только чтобы все это узнали — ну, то есть получили бы неопровержимые доказательства, — мне нужно немного подготовиться. Дядя Илья, ты должен мне поверить. Отпусти меня восвояси, а я из этих освоясей тебе приведу убийцу. Встретимся через час на проходной театра, и я все объясню. А вы, друзья, прошу, поверьте в меня, ничего не спрашивайте, просто помогите! Ирина, я вас хочу отправить по редакциям. Надо расспросить кое-каких людей…

И Коля, проводив Ирину до двери, вполголоса рассказал, что от нее требуется. Морского он послал домой к Ларисе. Светлану — в штаб за важными уликами. А сам сказал, что побежит в театр, чтобы еще раз кое-что проверить.

— Уф! Кажется, получается, — взволнованно прошептал Коля, когда распределил внутри группы все дела. — И ведь это было очевидно! Как же я сразу не догадался!

* * *

Через час восседающий, как обычно, за своим вахтерским местом Анчоус был явно удивлен и недоволен очередным собранием на проходной. Илья Горленко сидел рядом с ним и, нервно тарабаня пальцами по столу, ждал от племянника объяснений.

— Предупреждаю, — говорил он, — у меня по плану важные встречи, которые могут дать наводку на убийцу. Ты, Колька, и так забрал у меня час времени, поэтому, если твоя речь ни к чему не приведет, будешь наказан…

— Непременно будет! — На последних словах с улицы на проходную влетел ОГПУшник Игнат Павлович с тремя помощниками. Сразу за ним, с трудом перетаскивая через порог треногу штатива, ввалился… Григорий Гельдфайбен.

— Фотографа мне на оперативные репортажи никто не выделил, так что я сам себе теперь и жнец, и на дуде игрец, а без штатива у меня снимки не получаются, — деловито пояснил он и, развернувшись к ОГПУшникам, буднично поинтересовался: — Где будет задержание? Мне бы, чтоб репортаж хороший вышел, как вы просили, лучше заранее знать дислокацию.

— Здесь и будет, — ответил злобный тип.

— Э, погодите, — Григорий кивнул Ирине в знак приветствия, а потом с недоумением показал на Николая. — Вы не говорили, что на месте будут другие представители прессы. Не то чтобы я имел что-то против ученика товарища Морского, но, да простит меня Ирина Александровна, у нас совершенно разные методы. Одни ради увеселения публики вытягивают историю из ничего, а другие договариваются с солидным ведомством и ждут настоящих значимых фактов. Логично же, что те, кто ждет, должны быть вознаграждены хотя бы временной монополией… Вам нужно контролируемое освещение в прессе, мне — факты. Так для чего нам ученик Морского?

— Он тут вообще-то главный персонаж, — хмыкнул ОГПУшник и переключился на объяснения с инспектором Горленко: — Ваша неделя истекла. Теперь я беру ситуацию в свои руки и первым делом арестовываю главного подозреваемого. То есть Николая Горленко. Как ни пытались вы запутать следы, я помню, на чем закончил.

— Э! Какого черта? — подскочил инспектор. — Прошло всего пять дней!

— Да. Это советская рабочая неделя. Вы за продвижением пятилетки вообще следите? Страна переходит на новый календарь — пятидневная неделя с одним индивидуальным плавающим выходным. Непрерывное производство — слыхали про такое? Пока еще, конечно, не все перестроились. Многие даже дни недели именуют по-прежнему, а не по порядковым номерам. Но мы должны равняться на будущее! Так что ваша неделя истекла. Если хотите, готов предъявить постановление о введении на производстве пятидневной недели.

— Готовы? Предъявите! — вмешалась Света, сидящая на подоконнике сбоку от входа. В руках она держала папку с запрошенными газетными вырезками и была готова пуститься в бой за право Коли оправдаться. ОГПУшник резко обернулся, явно собираясь огрызнуться, но вмешался Николай.

— Постойте! Очень хорошо, что вы пришли, Игнат Павлович. И пресса тоже будет очень кстати. Как и обещали, мы раскрыли дело. Сейчас с задания вернется товарищ Морской, и я вам предоставлю всю картину. Вы ж подождете еще полчаса? Потом, надеюсь, у вас отпадет желание меня арестовывать.

ОГПУшники переглянулись и согласились выслушать. В помещение как раз просочился густой бас, раздающийся с крыльца:

— О! Мы живем в счастливейшее время. Как ты писал? Нет почвы для уныния! Верно подмечено! Но только не для нас. Мы все травмированы прошлыми делами. А вот наши дети уже будут счастливы. Они не помнят приторной роскоши дореволюционных витрин, поэтому мечты их сводятся к нормальным здоровым желаниям, которое молодое государство способно реализовать. Они не знали, и уже не узнают ни голода, ни войны, а знают честное стремление родителей улучшить показатели, ускорить пятилетку… Они без буржуазных предрассудков и органично смогут быть счастливы коллективным счастьем, не требуя ничего личного. Они и будут жить при коммунизме.