Читать книгу "Три версии нас - Лора Барнетт"

Ева хватается за телефон, стоящий на столе Теда — тот наблюдает за ней. Пока Ева набирает номер скорой помощи, ее взгляд останавливается на первой странице перекидного блокнота — верхняя страница покрыта мелкими каракулями. Разобрать нельзя ни слова.

Ева берет левую руку Теда в свою.

— Скорая помощь? — произносит она в телефонную трубку.

Спустя несколько часов Ева сидит на металлическом стуле в приемном покое больницы скорой помощи. Это низкое современное здание в пяти минутах ходьбы от их дома; Ева проходила мимо бесчисленное количество раз, направляясь в Трасте-вере. Их дом расположен у высокого холма Монтеверди-Веккио; от улицы его отделяют железные ворота, а ко входу ведут крутые ступени. Вдоль них соседи посадили ароматную зелень, газонную травку и пурпурные бугенвиллеи, лепестки которых сейчас, в последние дни лета, укрывают каменную лестницу.

Ева идет этим путем почти каждое утро — спускается не торопясь, останавливаясь, чтобы поздороваться с синьорой Финелли и насладиться мягким, желтоватым римским светом, отражающимся от черепичных крыш и окон обветшалых дворцов. В кафе на площади она заказывает кофе и мороженое — иногда в компании с кем-нибудь из друзей, но чаще в одиночестве. Заходит на рынок, где покупает помидоры, перец, кабачки и несколько шариков моцареллы; они перекатываются в целлофановом пакете, как пойманная рыба. Затем медленно идет обратно и проходит мимо больницы, на ее стене яркими красными буквами написано «Pronto soccorso» — «Скорая помощь».

Ева замечала эти слова — они отложились в ее памяти наряду со многими другими итальянскими словами, которые ежедневно встречались ей в последние четыре года. Итальянский Ева освоила не так хорошо, как французский, но в достаточной степени, чтобы не испытывать бытовых неудобств. Но ни разу не задумывалась о том, что скрывается за этой стеной, и о том, что сама когда-нибудь может оказаться в приемном покое, где будет сидеть и наблюдать за мерным движением минутной стрелки на часах.

Скорую помощь они ждали целую вечность. «Почему, — думала Ева, сидя рядом с Тедом и бессмысленно гладя его по щеке, — они едут так долго, если больница находится так близко?» Когда наконец появились санитары, они долго жаловались на отсутствие мест для парковки. С собой у них были носилки, аптечка первой помощи и дыхательный аппарат — но к этому моменту Теду уже стало лучше. Чувствительность в конечностях восстановилась, он мог двигаться и говорить и попытался убедить Еву и санитаров в том, что не нуждается в госпитализации.

— Non è niente[17], — заверил их Тед на своем старательном ученическом итальянском.

Но старший в бригаде покачал головой:

— Синьор, мы обязаны отвезти вас в больницу, даже если для этого нам придется привязать вас к носилкам.

В машине скорой и здесь, сидя на жестком стуле, пока врачи делали бесчисленные анализы, Ева пыталась не поддаваться панике. Как только Тед вновь обрел дар речи, он тут же заявил: все это чушь, не надо было вызывать скорую, к двум он должен сдать материал. Но Ева в ответ проявила твердость. Она сама позвонила Крису Пауэрсу и настояла на том, чтобы врачи выяснили, по крайней мере, что именно произошло с Тедом.

Никто не произносил слово «инсульт», но оно витало в воздухе и мелькало во взглядах санитаров, слушавших рассказ Теда о его самочувствии. Оно же читалось в глазах милого доктора, встретившего Теда у дверей приемного отделения.

— Prego, signore[18].

Ева, естественно, хотела сопровождать Теда, но это явно было против правил.

— Пусть родственники подождут здесь, — сказал врач, и двери за ними захлопнулись.

Сидящая напротив пышная матрона наклоняется к Еве, протягивает ей что-то завернутое в фольгу и говорит «Mangia»[19]таким тоном, будто та — одна из ее детей. Их рядом с ней двое: девочка лет шести с туго заплетенными косичками и мальчик постарше, ерзающий на стуле. Третий, по предположению Евы, находится за плотно закрытыми дверями больничного коридора.

Ева собирается отказаться, но вдруг понимает, что завтракала очень давно.

— Grazie mille[20], — говорит она. Панини с салями и мортаделлой восхитительно вкусен. Матрона внимательно наблюдает за тем, как она ест.

— Grazie, — повторяет Ева. — È molto buono[21].

Матрона воспринимает сказанное словно приглашение к разговору и одаривает Еву подробной лекцией на тему, где лучше покупать продукты: рынок в Трастевере явно ее не устраивает. Ева собирается вежливо возразить, но в этот момент видит Теда, который появляется в дверях.

— Мой дорогой.

Тед выглядит усталым, но спокойным: будь новости плохими, наверное, доктор позвал бы ее?

— Что они сказали? Тебя отпускают?

Тед качает головой.

— Они пока не поняли, что случилось. Хотят, чтобы я проконсультировался у невропатолога.

Заметив, как изменилось выражение ее лица, он добавляет:

— Они не думают, что это был инсульт, Ева. Это уже кое-что.

— Да, это уже кое-что.

Ева берет Теда за руку.

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Потрясенным. — Он скупо улыбается. — Пожалуйста, пойдем домой.

Они берут такси, возвращаться пешком нет сил. Дома Тед тяжело опускается на диван в гостиной, Умберто устраивается у него на коленях. Ева ставит кассету с записями Моцарта — для улучшения настроения — и идет готовить спагетти. Раздумывает, не позвонить ли Саре в Париж, и решает этого не делать — уже почти девять, и Сара наверняка готовится к выступлению, поэтому лучше не тревожить дочь. А она будет волноваться. Даже сейчас Сара советуется с Тедом по поводу своих многочисленных проблем не реже, чем с Евой: парижская жизнь Сары протекает бурно, успехи ее группы чередуются с неудачами, и отношения с гитаристом Жюльеном тоже складываются неровно.

Все эти годы Тед был для Сары надежной опорой — так же, как и для Евы, разумеется.

— Не могу поверить, что я так долго не мог тебя найти, — сказал он ей однажды ночью, много лет назад, когда все только начиналось. — Боюсь, ты исчезнешь, если я сделаю хотя бы одно неверное движение.

Сейчас, доставая из кухонного шкафа упаковку феттучини, Ева вновь пытается избавиться от картины, вставшей у нее перед глазами, когда она позвала Теда, а ответом ей была лишь тишина. Бесконечная пустынная дорога, извивающаяся по бесплодной равнине: так выглядит жизнь без Теда — пустой и монотонной.