Читать книгу "Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе - Джон Брехэм"

– Это война, – произнес он.

Если это был человек, который сбил нас, – а я позднее получил этому подтверждение, – его рыцарское поведение в бою тем более было достойно похвалы. Он мог легко убить нас обоих из чувства мести за свою ужасную утрату.

Кох послал за чаем и сухим печеньем, что было очень кстати. Дон и я три раза в день получали лишь по куску черного хлеба, слегка смазанного маргарином, и тарелку водянистых щей на обед. Внезапный недостаток питания после относительно хорошей еды, к которой я привык в Англии, несмотря на военное время, заставил бы меня почернеть, если бы я слишком быстро отправлялся на свою тюремную койку. За чаем Шпрекельс и я продолжили осторожную беседу через Коха. Когда меня спросили о том, что я думаю о дальнейшем ходе войны, я ответил, что считаю положение Германии безнадежным. Союзники теперь твердо закрепились в Европе, а Красная армия уже у границ рейха. Должно было пройти немного времени, чтобы эти громадные армии с их подавляющей авиационной поддержкой смогли пожать друг другу руки. Я не знаю, произвели впечатление эти мои замечания на моих собеседников или нет.

Я не мог не восхищаться Шпрекельсом, который казался таким откровенным и дружелюбным и во многих отношениях походил на многих моих друзей в Королевских ВВС. Перед уходом он сказал, что вскоре отправляется на фронт в Нормандию и будет воевать против наших «спитфайров». Очевидно, он не встречался с ними в бою и спросил меня, как я оцениваю их характеристики. Я предпочел изобразить незнание. Прощаясь, мы пожали друг другу руки, я пожелал ему удачи и пообещал угостить его шотландским виски, когда мы выиграем войну. В то время я и не мог предположить, что однажды мы будем писать друг другу, как старые друзья, а не враги.

Во время последнего допроса Кох вывел меня на прогулку по небольшой территории лагеря, одновременно оценивая общую ситуацию в мире. Он рассуждал об угрозе большевизма и сказал, что Германия начала крестовый поход, чтобы спасти мир от красных орд. Он даже предположил, что на этом последнем этапе войны Германия и Англия должны уладить разногласия и объединить силы, чтобы спасти западный мир. Вина за войну, доказывал он, лежала на евреях всего мира, а наши две страны никогда не должны были сражаться друг с другом. Геббельс говорил то же самое уже много раз, так что я не был впечатлен. Я сомневаюсь относительно того, что этот очень интеллигентный человек в действительности верил всему этому. Непосредственно перед тем, как я вернулся в свою одиночную камеру, он посмотрел на меня и сказал:

– Вы белокурый, словно немец, и, вероятно, имеете нордическую кровь. Хотите ли вы снова летать, но на сей раз с Германией, против России?

Я с большим трудом удержался от смеха.

Заметив это, он добавил:

– Но, поразмыслив, я думаю, что если бы мы дали вам самолет, то вы попытались бы добраться на нем домой.

Как он был прав!

Скоро Дон и я вместе с другими военнопленными начали длинное путешествие на поезде в Stalag Luft III в городе Саган, около Бреслау,[133] недалеко от польской границы. Детали тюремной жизни лагеря так хорошо показаны во многих превосходных книгах, что я сокращу эту главу своей жизни до нескольких параграфов.

В течение десяти месяцев плена я должен был, подобно тысячам других, бороться со скукой, поддерживая физическую и умственную форму.[134] Побег на этой последней стадии войны жестоко карался. Попытка едва ли заслуживала такого риска. Враг продемонстрировал, что готов на хладнокровные убийства, чтобы остановить такое стремление. Расстрел 50 военнопленных в марте 1944 г. был преступлением, совершенным гестапо и СС. Люфтваффе не потворствовало им, глядя на них с большим отвращением, как и мы.

Пленные из Stalag Luft III во время всего моего пребывания в Германии дважды перемещались на другое место. Первый раз это произошло в январе 1945 г., когда лагерю угрожал захват русскими частями, наступавшими на Бреслау. В очень холодную погоду мы сначала совершили пеший марш, а затем нас посадили в автофургоны для перевозки скота (восемь лошадей или сорок человек). Американцев отправили в Люкенвальде,[135] около Берлина, а остальных – в старый лагерь для интернированных моряков торгового флота, Milag Nord,[136] около Бремена. Пеший марш и путешествие в переполненном фургоне, лишенном любого рода комфорта, стали самым неприятным опытом, с которым я столкнулся. Мы не понесли никаких фатальных потерь, но многие из нас были обморожены. Второй пеший марш был гораздо более нетороплив. Он проходил в теплую погоду апреля 1945 г. Немцы хотели переместить нас в Данию, где, если бы линия фронта стабилизировалась, могли использовать нас для заключения сделки с союзниками. К этому времени большинство нацистов из числа охраны покинули нас, чтобы скрыться или сражаться до конца. Оставшиеся же были людьми старшего возраста, которые так же, как и мы, хотели быстрее увидеть конец этой неравной борьбы. Так что пленные сами устанавливали темп марша, который никогда не превышал 5 км в день. В конечном счете 2 мая около Любека мы оказались в полосе продвижения британской 11-й бронетанковой дивизии и начали обратный путь к нашей свободе.

Я летел назад в Англию через Брюссель. Теперь штаб 2-й авиагруппы находился в столице Бельгии, и перед тем, как продолжить путь домой, я провел веселые двадцать четыре часа со своими старыми товарищами. Я прибыл в штаб в той же самой куртке, которую носил, когда был сбит, плюс американские армейские брюки цвета хаки и коричневые американские ботинки – офицер, выглядящий несколько неряшливо. Эйр-вице-маршал Эмбри приветствовал меня, как блудного сына. Он хлопнул меня по спине и сказал:

– Боб, вы старый… от вас воняет. Как насчет ванны?

Без сомнения, он был прав. В течение нескольких недель я спал в этой самой одежде, не имея возможности даже как следует умыться. Пока я наслаждался замечательной ванной, смывая с себя остатки лагерной вони, для меня подготовили новую форму. Груп-каптэн (позднее эйр-вице-маршал) Дэвид Атчерлей любезно дал мне взаймы автомобиль с водителем, и я совершил с друзьями поездку по увеселительным заведениям города. Скоро стало ясно, что из-за отсутствия в лагере алкоголя мои способности по объему выпитого снизились, по крайней мере временно. Брехэм опозорился, «отвалившись» на самой ранней стадии вечеринки.